Библия ядоносного дерева

Я была потрясена и напугана тем, что мама попрала авторитет отца, но если признаться честно, в глубине души тоже испытывала нечто подобное. Впервые я усомнилась в его суждении. Отец заставил нас остаться, когда все, от Нельсона до бельгийского короля, твердили, что белым миссионерам нужно уезжать домой. То, что мы находились сейчас здесь, являлось его и только его решением. В то же время он не обеспечивал нас, а лишь чаще нападал на нас. Не смог защитить маму и Руфь-Майю от болезни. Если бы ему одному было предоставлено право решать нашу судьбу, не стала ли бы наша защита разменной монетой?

Мне хотелось верить в отца. Ясно, что тут оставалось еще столько работы во славу Господа. И трудно найти для этого более подходящее время, как разумно объяснил отец, возвращаясь на самолете из Леопольдвиля, чем нынешнее, когда здесь царит праздничная атмосфера независимости, а все конголезцы стали свободны, чтобы учиться у нас и сделать свой выбор. Папа верит, что они выберут безграничную любовь Господа и нас, разумеется, как посланников Его в Киланге. Мы должны быть храбрыми и благочестивыми. Храбрость и благочестие – вот две добродетели, которые не могут остаться невознагражденными в глазах Господа. Папа в этом ни минуты не сомневается, и я вижу, что для него это истина. Он прожил жизнь по законам Христовым; встал во весь рост и начал проповедовать перед религиозными собраниями возрожденцев, будучи не намного старше, чем я сейчас, и все это время люди стекались на мудрое слово. Не сомневаюсь, что отец проявил храбрость на войне, поскольку его наградили медалью «Пурпурное сердце». Для папы Царство Божие – простой мир, в нем высокие страстные юноши сражаются на стороне, всегда побеждающей. Наверное, он напоминает Килдер, Миссисипи, где папа вырос и в старших классах играл квотербеком за школьную команду. В таком месте для людей не зазорно даже серьезно сталкиваться друг с другом по-спортивному, получая несколько синяков ради окончательного счета.

Но где в этом Царстве место для девочек? Правила к нам не совсем применимы и не защищают нас. Чего сто́ят храбрость и благочестие, если девочка при этом некрасива? Попробуйте быть самой умной и набожной ученицей седьмого класса в Вифлееме, штат Джорджия. Одноклассники будут самодовольно ухмыляться и называть тебя ископаемым. А если ты – Ада, то и похуже.

Всю жизнь я старалась строго следовать по стопам отца и верила: если буду всегда достаточно близко к нему, те самые простые, ясные законы станут управлять и моей жизнью. Верила, что Господь заметит мою добродетельность и наполнит меня светом. Но с каждым днем я чувствовала себя все дальше. В душе моего отца идет большая священная война, в ней нам предназначено пресмыкаться, бегать, повиноваться приказам и бороться за все праведное, однако я не всегда понимаю эти приказы и даже не могу определить, на чьей я стороне. Мне не дозволено даже взять в руки оружие. Я девочка. Отец не имеет представления, что это означает.

Если его решение держать нас здесь, в Конго, неверно, то в чем еще он может ошибаться? В моей душе, где прежде было место только для веры в отца и любви к Богу, поселилось отвратительное чувство сомнения. А без твердой, как скала, почвы под ногами Конго превращается в опасное место, чтобы пускаться по нему вплавь.

Рахиль

Я горбатилась в кухонном домике над горячей плитой, когда люди побежали мимо. Оборванные маленькие дети с едва поспевавшими за ними матерями. И все вопили: «Папа Бидибиди! Папа Бидибиди!» Если верить Лие, это значит «мистер Берд», который уже прибыл и скоро присоединится к ним. Если мистер Берд – кем бы он ни был – собирался явить себя миру, то Лия, конечно же, никогда бы такого зрелища не пропустила. Говорили, что он приплыл по реке в какой-то старой лодке и уже выгружает на берег свою семью и много чего еще.

Будучи новым шефом Бой-ар-ди ^[71] семейства Прайсов, я не имела времени на игры и забавы. Теперь могла узнавать, что случается в Киланге, только если это проходило мимо нашего кухонного домика.

Ждала я недолго, потому что люди направились прямо к нашему крыльцу! Нашим изумленным глазам предстал белый человек, очень старый и тощий, в джинсовой рубашке, столь древней, что она почти просвечивала насквозь, и с маленьким деревянным крестиком на кожаном шнурке, висевшем на шее так же, как конголезцы носят амулеты от сглаза. У него были седая борода и блестящие голубые глаза. Все вместе производило такое впечатление, как если бы Санта-Клаус обратился в христианство и ничего не ел с минувшего Рождества. Когда я вышла на порог, он уже тряс руку маме и представлял свою жену, высокую конголезку, и их детей – разных по возрасту и цвету, но в основном прятавшихся за длинными цветастыми юбками миссис Берд. Мама была смущена, но манеры у нее прекрасные, чтобы гостеприимно встретить даже незнакомцев, поэтому она пригласила их в дом и велела мне выжать апельсинового сока. Итак, рабыня Рахиль, – обратно в кухню!