Библия языка телодвижений

Думая о своём «эго», мы чаще всего связываем его с собственным телом, каким оно является на данный момент. Однако с биологической точки зрения правильнее считать это тело лишь временным хранилищем, подлежащим уничтожению контейнером, в котором содержатся наши гены. Эти гены — генетический материал, унаследованный нами от родителей и подлежащий передаче нашим детям, — в каком-то смысле бессмертны. Наши тела — не более чем транспорт для генов, которые через них передают себя из поколения в поколение. Именно гены, не люди, являются основными единицами эволюции. Мы — всего лишь охранники генов, защищающие их от уничтожения всеми доступными средствами в течение наших коротких жизней.

Религия учит, что у человека есть бессмертная душа, которая покидает тело в момент смерти и улетает на небо (а то и в ад). Более удобно изобразить душу мужчины в виде спермы, а душу женщины — в виде яйцеклетки, и считать, что они покидают тело не в момент смерти, а в момент спаривания. Развивая эту мысль, можно прийти, разумеется, и к понятию «жизнь после смерти», которая случается не в каком-то мистическом «ином мире», но прямо здесь, на небесах или в аду яслей и игровой площадки, где наши гены продолжают бесконечное путешествие по туннелю времени, перебравшись в новые контейнеры плоти, которые мы зовём детьми.

Отсюда следует, что с точки зрения генетики наши дети — это мы или скорее половина нас, поскольку наш партнёр передаёт каждому ребёнку половину его генов. Тогда получается, что наша любовь к детям и на первый взгляд бескорыстная родительская забота на деле — не что иное, как забота генов о самих себе. Человек, рискующий собой ради спасения дочери, в реальности спасает собственные гены в новом телесном контейнере. Оберегая свои гены, он поступает с точки зрения биологии не альтруистично, а эгоистично.

Предположим, однако, что человек прыгает в огонь, чтобы попытаться спасти не свою дочь, а дочь старого друга. Можно ли этот поступок назвать эгоистичным? Ответ на этот вопрос следует искать в эпохе, когда появились первые люди. Миллион лет назад человек был всего лишь членом племени, маленькой группы, где все знали друг друга и были генетически связаны друг с другом. Спаривание с членами других племён, конечно, случалось, однако с большой вероятностью каждый член твоего племени приходился вам родственником, пусть даже и дальним. Соответственно, когда дело касалось членов племени, без альтруизма было не обойтись. Речь шла о спасении копии ваших генов, и хотя вы отзывались на их крик о помощи с меньшим энтузиазмом, чем если бы в беду попали ваши дети, тем не менее, вы спасали их опять-таки из генетического эгоизма.

Этот процесс, разумеется, не поддаётся просчёту. Он идёт неосознанно и базируется на эмоции, которую мы называем «любовь». Мы говорим, что исходим из любви к нашим детям, когда делаем для них что-то «бескорыстно»; мы также говорим, что любим ближнего, когда приходим на помощь друзьям. Эти эмоции относятся к врождённым, и когда мы слышим крик о помощи, мы ощущаем потребность подчиниться исходящим из глубины сознания порывам, не задавая лишних вопросов и не подвергая эти порывы анализу. Мы считаем свои действия бескорыстными, а не эгоистическими, лишь потому, что думаем о себе как о «людях», а не как о «генетических механизмах».

Пока что все ясно — но что мы скажем о человеке, который бросается в огонь, чтобы спасти незнакомца? Незнакомец, по всей вероятности, никак не связан генетически с тем, кто ему помогает, значит, спаситель действует из бескорыстных, альтруистических побуждений? Ответ: «Да, но его альтруизм — случайность». Эта случайность обусловлена тем, что за последние тысячелетия население Земли быстро росло. До того в течение миллионов лет человек был племенным животным, и любое стремление помочь ближнему автоматически означало, что помощь предназначается родственнику со схожим геномом, пусть и дальнему. В механизме выбора между родственником и незнакомцем не было нужды, поскольку вокруг не было незнакомцев. После появления городов люди стали жить в огромных сообществах, где их окружали незнакомцы, и генетический набор попросту не успел приспособиться к новым обстоятельствам. Поэтому альтруизм неизбежно распространился на всех ближних и соседей, хотя многие из них могли не иметь с вами ничего общего на генетическом уровне.

Используя этот древний рефлекс, политики сумели распространить систему помощи на новом, государственном уровне и назвали её патриотизмом. Теперь люди шли умирать за свою страну как за родное племя или свою семью.

Человек, который врывается в горящий дом, чтобы спасти котёнка, — особый случай. Многим людям животные заменяют детей, потому они получают те же любовь и заботу, что и настоящие дети. Человек спасает котёнка оттого, что тот символизирует собой ребёнка. Человеку чем дальше, тем больше свойственна символизация, при которой вещь или живое существо он рассматривает как символ другой вещи или живого существа. Этот процесс часто лежит в основе Альтруистического Поведения.