Библия-Миллениум. Книга 2

Это стало их ночной игрой. Согласно молчаливому договору, оба с нетерпением ждали, пока заснет Авессалом и вообще все в доме. Затем начинали с долгого взгляда, тот, кто первый отводил глаза, начинал ласкать себя, второй подключался через несколько минут. Язык Фамарь часто облизывал сухие губы, еле сдерживавшие прерывистое дыхание. Стояла абсолютная тишина, но внутреннее пространство обоих наполнялось стонами и криками. Они учились друг у друга новым ласкам, глядя на руки и повторяя их движения, но очень замысловато. Они угадывали, что себе представляет другой. Амман представлял оральный секс — Фамарь сосала палец или меняла позы, садилась, ложилась, даже вставала. Амман имитировал, как он удерживает ее голову, задвигая свой член глубоко ей в рот. По мере того как их ритм синхронизировался, они приходили к оргазму все быстрее и одновременно. Затем игра сменилась — Фамарь в тот момент, когда была близка к финалу, переставала шевелиться, ожидая, пока возбуждение немного остынет, затем начинала снова. Забава растянулась — теперь она занимала почти час. Наутро оба вставали измученные.

Они почти перестали разговаривать днем. Если один из них находился в комнате, второй старался туда не входить. Под любым предлогом не есть за одним столом. Мать интересовалась, не поссорились ли. Оба резко отвечали: «Нет!» «Нужно как-то их сблизить, — сказала мать Авессалому однажды. — А то так совсем забудут, что они брат и сестра».

— Фамарь… — однажды несмело начал Амман. — Мы…

— Что мы? — с вызовом спросила та.

— Мы…

«Мы должны прекратить. Это неправильно!» — хотел сказать он, но не нашел в себе сил. Все были дома. Мать на кухне, Авессалом в гостиной, смотрит какой-то фильм, периодически бегая на кухню за чипсами, булками и чаем.

Фамарь подошла к Амману вплотную. Дверь оставалась слегка приоткрытой. Положила руку на его член. Амман не выдержал и прижался к ее губам. Нетерпеливо просунул пальцы между ее ногами. Мокрая… Они ласкали друг друга. Бесшумно. Дыша рот в рот. Сознание того, что в любой момент может кто-то войти, сводило с ума, заставляло руки двигаться все быстрее. Шаги матери, она идет или в туалет, или к ним. Быстрее, быстрее…

Взрыв хохота в гостиной заглушил стон Аммана. Он потерял равновесие и ударился плечом о стену — фотографии херувимов попадали с обратной стороны. Фамарь схватила первую попавшуюся футболку и, обернув ею руки, побежала в ванную. Включила воду и стирала ни в чем не повинную вещь. Запах! Этот запах! Он может все выдать.

С утра Фамарь стала открывать форточку. Появление матери в комнате ее бесило. Она боялась, что та почувствует этот запах. Кисло-сладкий ее и острый — спермы Аммана, тот, что щекотал ей ноздри целыми днями. Вся квартира была им пропитана! В школе она то и дело принюхивалась к рукам. Поливалась дезодорантом сверху донизу.

— Ты что так сильно душишься? — как-то спросила ее мать с утра в лифте. Фамарь вздрогнула.

— Как хочу, так и душусь! Не твое дело!

Мать была ошеломлена. Удар агрессии был таков, что у нее пресеклось дыхание. Непроизвольно подавшись назад, она вдруг увидела дочь совершенно другой. Чужой девкой. Здоровой, не по годам размалеванной. Как же она раньше не замечала! Эти ярко-красные губы, обведенные черным карандашом, сосущие конфету на палочке прямо как… как… Она достает ее изо рта, облизывает, опять сосет и чмокает еще при этом.

— Перестань чмокать! Как свинья! — взвизгнула мать.

Фамарь вытащила изо рта конфету и лизнула ее кончиком высунутого до предела языка. Вышла из лифта и, глядя в упор, сказала:

— Как хочу, так и сосу!

С этого времени Фамарь хамила ей ежедневно. Все резче и наглее. Однажды мать дала дочери пощечину. За вопрос, занимались ли они с отцом оральным сексом. Та схватилась за щеку. И, глядя исподлобья красными, сверкающими бешенством глазами, низким и отчетливым голосом сказала: «Старая сука!» И выбежала из кухни. Ночью Аггифа плакала и звонила жаловаться Давиду. Но не сказала, за что ее ударила. Тот обещал поговорить с дочерью.

— А чего она руки распускает?! — был ответ на все.

Давид предупредил дочь, что если она не извинится перед матерью, то он примет меры.

— И что ты мне сделаешь? — выставив вперед бедра, спросила та.

А что он ей сделает? У нее такой возраст… Давид, правда, не знал, как себя вести. Потому перестал вмешиваться вовсе.

Ночью Фамарь пошла в ванную. Набрав воды, легла в душистую пену. Как хорошо и горячо. Высунув из воды ногу, она разглядывала ее. Какая красивая! Стройная, с нежной кожей, с еле заметными мокрыми волосками. Приподняв над водой темно-коричневые соски, она пощипала их и с удовольствием ощутила томление внизу живота. Проводя по груди ладонями, чувствовала, как она напрягается, становится твердой, большой. Мужчина стоит напротив нее, у него эрекция, он вот-вот на нее набросится… Тихие шаги в коридоре заставили ее очнуться. Кто это? Авессалом или Амман? Она шлепнула руками по воде, чтобы знали, что она в ванной. Ручка двери повернулась. На пороге стоит Амман. Фамарь села в ванной так, чтобы ее грудь оказалась над водой, выгнувшись навстречу брату.