Библиотечка «Красной звезды» № 11 (515) - Помнить, откуда родом

— Стихи пришли ко мне на войне. И с тех пор Поэзия стала моей судьбой, моей школой мужества. Где это было? Наверное, невозможно обозначить такую точку. Может быть, еще в полковой школе, может быть, позже, на полуострове Гангут, на Ханко, который, находясь на 450 километров западнее осажденного фашистами Ленинграда, не дрогнул, не познал отступления…

Многие, многие стихи поэта посвящены гангутцам, многие — блокадному Ленинграду, где Дудин был после Ханко. Не только в стихах, но и в боевой публицистике рассказывает он о мужестве и стойкости защитников города Ленина. О них — его сочное разговорное слово в кругу однополчан, нынешних воинов. И вот уже встает перед тобой, словно живой, образ гангутца Владимира Массальского, который на празднике Победы в сорок пятом поднимает на руки маленькую девочку, а она прижимается к его исполосованному шрамами лицу, играет его Золотой Звездой Героя. И Александр Никольский встает перед тобой — архитектор, создающий в самом трудном сорок втором в подвале Эрмитажа проекты триумфальных арок…

— Я вспоминаю это, — говорит Михаил Александрович, — и слезы подступают к моим глазам. Нельзя такое забывать. Я всегда вспоминаю о Никольском, когда попадаю на Кировский стадион, построенный по его проекту, и мне это воспоминание не мешает следить за игрой «Зенита», и, если бы зенитовцы всегда помнили, по чьему проекту построен стадион, ей-богу, они играли бы намного лучше…

Поэт уже улыбается. Становится моложе. Словно возвращается в тревожную юность…

«…Общительный парень с хваткой мастерового, умеющего вырыть окоп, соорудить землянку, запаять пробитый пулей котелок. И такой неунывающий, с прибаутками, что стали поговаривать: мол, Дудин заговорен от пули». Это вспоминает бывший начальник артиллерии 335-го стрелкового полка И. Бондаренко о Дудине в 25 лет. «О чем бы ни заходил разговор, у него всегда в запасе веселый каламбур, добрая шутка. Тут же может нарисовать на тебя шарж и так изукрасит, так подденет, что не рассмеяться нельзя». Это о Дудине в семьдесят лет говорит заслуженный артист РСФСР В. Харитонов, художественный руководитель ленинградского государственного театра миниатюр «Эксперимент». Он знает об этом качестве Михаила Александровича не понаслышке: Дудин — «крестный отец» этого театра.

— Помню, — улыбнулся Дудин, — в день открытия театра забрался я на стол и написал им на стене поздравление: «Внимание! Начинается торжественный момент: сегодня открывается театр «Эксперимент». Торжественней момента сегодня не найдешь, а без эксперимента в наш век не проживешь»…

Пережитое — богатство Дудина, связывающее писателя с людьми. В его квартире с утра неумолчно звонит телефон. Возле письменного стола — неизменный бумажный мешок. В нем письма с самыми невероятными обратными адресами — из всех уголков страны, из многих стран мира — сотни и сотни писем.

— Это от друзей и читателей. Часть моей работы — переписка с ними. Вторая часть — общественные дела в Союзе писателей, в котором я с 1942 года, и в Комитете защиты мира — вот уже более пятнадцати лет…

— А когда же главное — стихи?

— Всегда. Стихи — жизнь. Они складываются из встреч и разговоров с людьми, из размышлений, когда я один. Когда иду или еду в метро…

— Мне рассказывали, что, узнавая вас на улице идущим с самодельной тростью, ленинградцы не подходят, только издали здороваются, знают, что и на ходу вы… работаете над стихами.

— Но тем не менее всегда рад хоть чем-то помочь другим, посоветовать, поддержать. Мы все ведь в этом нуждаемся.

Однажды поздно вечером к Михаилу Александровичу постучали. Открывается дверь. На пороге молодой офицер:

— Помогите. Я с Севера. С женой плохо, ждем ребенка. А ни в одной больнице ее не берут, нет ленинградской прописки.

— Какая самая близкая от вас больница? — был вопрос. И, узнав по телефону фамилию главврача, Дудин написал такую записку: «Уважаемый имярек! Я бы сам принял роды, да не знаю, как это делается. Дудин».

В семье той растет прекрасный малыш.