Библиотека

Этого рыцарь вынести не мог. Следуя обету, данному им пред ликом Пресвятой Девы, он должен был защищать всех униженных и обездоленных, не требуя за это никакой награды. Он погрузил острые шпоры в бока Букефаля и простер руку с зажатым в ней мечом пред собой. Всего лишь несколько секунд, несколько ударов сердца, несколько скачков Букефаля, полетевшего по воздуху, как птица, – и он оказался бы рядом с шатром и затем, легко повернув разящий клинок в стальном шарнире окрепшего за долгие годы бранных утех запястья, одним неуловимым движением отсек бы руку жреца по самый локоть, но… Он не успевал. У него не было этих секунд. Он не мог остановить безумца, который не видел вокруг себя ничего, кроме своего черного дела.

– ГИЛЬОМ!!! – заорал рыцарь, пригибаясь к луке седла.

Он знал, что слуга поймет его и без слов; за эти годы они научились понимать друг друга по отдельным жестам, изгибу спины, едва заметному движению бровей и шевелению губ.

За спиной заржала Красотка: это Каль, намотав на левую руку поводья, остановил ее бег и превратил в послушный воле всадника камень. Теперь важно было только одно: успеет ли Каль хорошенько прицелиться? И еще – достаточно ли упругой и свежей окажется тетива? Не выбросит ли она легкую и прочную, с каленым наконечником, стрелу немного вбок?

Рыцарь мчался, низко пригнувшись к холке Букефаля. Глаза его видели, как смуглая рука с кривым клинком в руке начинает свое губительное движение; как тонкая алая струйка скользит по матово блестящему лезвию, как девушка, чье лицо было искажено ужасом, бьется в руке жреца, безуспешно пытаясь вырваться…

Но тонкий посвист рассекающей воздух стрелы, грозный, как шипение самой ядовитой в подлунном мире змеи, уже наполнил его ушные раковины и проник глубоко в мозг, останавливая привычный ход времени…

Всем своим существом рыцарь ощущал полет убийственного снаряда, и… Он ничего не мог сделать. Букефаль нес его вперед, но вот стрела – рыцарю показалось, что он видел, как она опережает бег жеребца, но это наверняка только показалось, ибо полет ее был слишком стремителен для глаза – вырвалась из-за его спины и помчалась к намеченной цели… Или нет? Или мимо?

Жрец…

Лай… Сначала…

Рычание, а потом – звонкий, заливистый лай. Разноцветная картинка сна дрогнула и поплыла, словно была нарисована гуашью на стекле, по которому лупят упругие струи весеннего ливня.

Свист стрелы… Он еще был слышен…

Но изображение уже пропало, и это означало только одно – сознание Пинта постепенно возвращалось в привычную реальность, хотя теперь он уже не мог бы с ходу сказать, какая из этих реальностей – дневная, или ночная, сновидческая – является более привычной.

Он дернулся всем телом, будто хотел таким образом вернуться в свой собственный сон про рыцаря и его благородного – не по праву рождения, а по духу – спутника.