Библиотека в Париже

– Пожалуйста, не говори так! Ее муж – просто урод! Она заслуживает лучшего. Ты прав, люди говорят не подумав, вот как я только что. Пожалуйста, пообещай, что никому не расскажешь! – (Поль молчал.) – Ты ведь не скажешь никому?

– Кому бы я сказал?

Он развернул меня и снова стал массировать мои плечи, но на этот раз его пальцы нажимали намного крепче.

Глава 41. Одиль

В Париже не стало газа и почти ни у кого не было электричества, хотя, вообще, оно словно трещало в воздухе. Плакаты на стенах зданий требовали от парижан атаковать врага, где бы он ни был. Полицейские бастовали заодно с железнодорожными служащими, сиделками, почтальонами и рабочими заводов. Поль помогал вытаскивать булыжники из мостовых и строить баррикады, готовя все возможное, чтобы остановить врага, поймать его в засаду.

Сражения были чем-то таким, о чем я читала, чем-то, что происходило где-то далеко, но теперь я слышала выстрелы на ближайших улицах, люди поджигали машины и танки. Слухи носились как пули. Это американцы пришли, чтобы освободить нас! Нет, это де Голль! Нет, с парижан достаточно, мы будем отбиваться! Немцы не отступают! Нет, они нас сдадут без боя!

По пути на работу и с работы я кралась вдоль стен зданий, опасаясь снайперов, бомб, а еще того, что ничего не изменится и мы будем вечно жить вот так.

Вечером двадцать четвертого, когда я пыталась дочитать «Путешествие во тьме» Джин Рис, пока не догорел и не погас последний огарок свечи, в Париже зазвонили церковные колокола. Я встала и выскочила в коридор, где уже были мои родители. Маман в халате возводила взгляд к небесам, как будто восхищаясь Божьим чудом. Папа́ протянул вперед руки, как он делал, когда мы с Реми в детстве неслись навстречу ему. Я понимала родителей и сама думала то же самое: если бы только Реми был здесь… Мы молча обнялись, зная, что оккупации пришел конец.

Париж освободили. Мистер Прайс-Джонс прохромал через всю библиотеку с криком:

– Немцы удрали!

Следом за ним топал месье де Нерсиа, восклицая:

– Мы свободны!

Расцеловав меня в обе щеки, мужчины обнялись, но тут же быстро отодвинулись друг от друга. Но лишь они одни были так осторожны. Я обняла Битси, потом Бориса, графиню, слуги которой принесли для всех шампанского, еще остававшегося в ее погребе. Я выпила за один день больше, чем за всю свою жизнь.

– Война пока не окончена! – предостерег мистер Прайс-Джонс.

– Но это начало конца! – возразила графиня.

– Я за это выпью, – решил месье де Нерсиа.

– Ты за все выпьешь, старина!

На неподстриженной лужайке служащие и читатели смеялись, целовались, кричали. Оркестр – из шестерых читателей – играл то «Stars and Stripes Forever», то «Марсельезу». Мы с Полем танцевали всю ночь. Казалось, что я долгие месяцы сдерживала дыхание, а теперь наконец смогла вздохнуть. Я жила настоящим, опасаясь за будущее. Но борьба за выживание кончилась, мы с Полем могли начать строить планы. И я позволила себе помечтать о доме и детях.

Несмотря на то что весь город ликовал, Маргарет была мрачна. Ее лейтенанта арестовали, и она не знала, куда его отправили. Хуже того, после четырех лет отсутствия вернулся ее муж. Жизнь с Лоуренсом представлялась ей как пустынная сельская дорога. Чтобы отвлечь Маргарет от всего, я пригласила ее прогуляться по Тюильри. Среди деревьев, в пятнистом свете фонарей я видела, как она дергает свои бусы. Мне хотелось утешить подругу, но я не знала, что сказать.

За изгородью послышался громкий шум, грохот барабана, крики парижан. Наверное, решили устроить шествие, чтобы отпраздновать свободу или даже победу. Надеясь, что это взбодрит Маргарет, я уговорила ее выйти за ворота.

По другой стороне рю де Риволи шли десятки мужчин, женщин и детей, они хлопали в ладоши, а один из мужчин бил в большой барабан. Какой-то старик в истрепанном костюме размахивал ощипанной курицей. Мне показалось, что сквозь этот адский шум я услышала рыдания.

– Не может быть!.. – Маргарет показала на старика.

Когда он подошел ближе, я поняла, что он держит не курицу, а голого младенца. При виде рыдающего ребенка я окаменела от ужаса.

– Фриц оставил сувенирчик! – кричал старик, держа ребенка за ноги.

– Выродок, выродок! – орала толпа. – Сын шлюхи!

Следом за ними двое мужчин тащили по улице какую-то женщину. Она была совершенно нагой. И безволосой. Ее ноги покрылись кровью оттого, что волочились по булыжнику, тело побелело от страха. И темный треугольник внизу живота резко выделялся на коже. Она пыталась вырваться, дотянуться до своего ребенка, но тюремщики отдергивали ее назад.

– Попалась! – закричал кто-то в толпе. – И где теперь твой любовник?

Я никогда не видела голых женщин и теперь почувствовала себя нагой и избитой. Я шагнула вперед, чтобы помочь ей, но Маргарет схватила меня за руку.

– Мы ничего не можем сделать, – сказала она.

И она была права. Это было не шествие, это была толпа. Ничто бы их не остановило. Люди были дикарями, я год за годом видела доказательства этому.

– Выродок, выродок! – орали они. – Сын шлюхи!