Библиотекарь

В цеху погасили свет, кто-то крикнул: «Широнинцы, собрание окончено, закругляйтесь, мы уже закрываем! На улице договорите!». Заскрипела, наплывая чернотой, стальная дверь, перекрыла половину входа. Рабочий забил в бетонный пол массивный стержень шпингалета.

Мы вышли во двор. Ларионов и Оглоблин спохватились, что машина со вчерашнего не вымыта, сразу побежали за тряпками и ведрами. Через минуту к ним присоединились Таня, Саша Сухарев, Пал Палыч, Луцис и Игорь Валерьевич.

Тимофей Степанович и четверо Возгляковых сказали, что им еще нужно успеть на электричку, и попрощались до завтра.

Я остался наедине с Маргаритой Тихоновной. Несколько минут мы смотрели на возню возле «рафа»: Луцис, закатав рукава, отжимал в ведре тряпку, Пал Палыч возился в салоне, Таня и Саша мыли резиновые коврики, а Игорь Валерьевич просил у рабочего немного технического спирта.

Маргарита Тихоновна вдруг произнесла:

– Буркин, разумеется, во многом был прав. Приношу мои извинения за все то, что вам довелось за эти два дня пережить…

От жалости к себе защипало глаза. Я шепотом взмолился:

– Маргарита Тихоновна, я ведь никому ничего, клянусь, только отпустите меня, пожалуйста! Какая милиция? А квартиру забирайте себе, я хочу домой. Прошу вас! Отец тяжело болеет, и мать тоже болеет, на пенсии… Я… э-э-э… единственный сын, – безнадежно и глупо соврал я.

Маргарита Тихоновна усмехнулась:

– Даже странно… Разве может крепкий здоровый парень так бояться? Пожалуй, если бы я сейчас рыкнула, вы упали бы в обморок. Бедный вы мой… На самом деле, никто вас не собирался втягивать… – Она чуть помолчала: – Вы, в принципе, хорошо вели себя, без истерики… И вы действительно очень похожи внешне на Максима Даниловича, и ребята вас уже… ну полюбили что ли, поверили, как в хорошее предзнаменование. Конечно же, я отпущу вас…

– Спасибо, спасибо, – благодарно зашептал я.

– Но у меня две просьбы… Алексей, завтра нам предстоит очень тяжелая работа, и ваше присутствие морально поддержит ребят… Ну, как знамя. А потом – на все четыре стороны. Хорошо?

– Разумеется, Маргарита Тихоновна, – с готовностью согласился я.

Она задумалась и неожиданно спросила:

– Алексей, вы верите в Бога? Только отвечайте честно, без пафоса и ерничества.

– Наверное, верю, – сказал я.

– В церковь ходите? – уточняла Маргарита Тихоновна. – Исповедуетесь, причащаетесь?

Я не понимал, куда она клонит, отвечал осторожно, чтобы не спугнуть ее разрешение на побег:

– Нет, я не хожу в церковь. Я в принципе во что-то верю, но точно не знаю, во что.

– Комиссии все ясно, – улыбнулась Маргарита Тихоновна. – Тяжело вам живется, Алексей. Без божества, без вдохновенья. Один страх. Как вы еще с ума не сошли… Но у меня найдется для вас подарок за все ужасы, вами пережитые. Я верну вам Бога… Нет, не пугайтесь, речь не идет о каких-то сектантских штучках. Никто охмурять не будет. То, чему вы станете вскоре причастны, возможно, одно из доказательств Его существования. Кому-то, чтобы уверовать, достаточно увидеть закат в горах или, допустим, океан. У вас же будет Книга. Пока прибирают в машине, я немного расскажу вам о Громове, а то вы до сих пор в полном неведении…

КНИГА

Обычно памятливый на слова и подробности, я мало что вынес из первых пятнадцати минут – я стоял по шею в ледяном страхе.

В забытого писателя, ныне мертвого, автора магических Книг, поверить я не мог. Понял я следующее – что попал в руки к людям больным, маниакальным, восторженным и чудовищно жестоким.

Я слушал Маргариту Тихоновну и не перебивал, всем существом изображая спокойную внимательность. Не хватало только рассердить ее и снующих неподалеку таких же, как она, безумцев.

История широнинской читальни запомнилась лучше остального из-за неожиданных и бесстыдных подробностей, которыми украсила повествование Маргарита Тихоновна. Этот болезненный старческий эротизм запугал меня окончательно.

Читальня вела свое начало от машинистки Кольцовой Светланы Александровны. Судьба напрямую связала эту женщину с Громовым и, казалось, все сделала для того, чтобы случайная машинистка оказалась в числе избранных. Ей посчастливилось набивать Громову рукопись Книги Радости «Нарва». Кольцова, разумеется, получила в подарок уже опубликованную повесть.

Жизнь на многие годы забросила Кольцову в российскую глубинку. Позабытый Громов лет пятнадцать благополучно простоял на полке между Дрюоном и Сименоном. Однажды от скуки Кольцова решила прочесть книгу, в которую был вложен когда-то и ее труд.