Библиотекарь

Внушительным эскортом на рассвете мы тронулись в путь.

СЕЛЬСОВЕТ

За райцентром дорога свернула в лес. Высокие кроны сомкнулись над автобусом, и ветки шуршащими вениками мели его покатую крышу. Через полчаса в конце сумрака вдруг ясно обозначился просвет. Деревья расступились. Мы вынырнули из чащи, и над нами раскрылось небо, высокое и бесцветное, в дымных разводах.

Автобус подпрыгивал и дребезжал на глубоких колдобинах, и легко было догадаться, в какое месиво превращается глинистый грунт в период затяжных ливней. Тут прошла бы только «Нива» Иевлева, но благо до райцентра с магазинами, почтой и больницей было всего километров двадцать.

Сразу за лесом раскинулся одичавший луг, поросший бурьяном и сухим чертополохом, потянулись черные изгороди с воротами, избы в наростах голубого древнего мха.

Мы остановились возле самой большой постройки в брошеной деревне. По-видимому, в лучшие свои годы там размещался сельсовет или подобный ему иной орган. На стене у двери виднелись следы административной таблички. Рядом же висела подставка для флага. Одноэтажный дом, в отличие от крестьянских изб, был построен с архитектурной претензией – на манер бедной помещичьей усадьбы. У входа имелись небольшие фальш-колонны. Широкое крыльцо расходилось подолом каменных ступеней. В трещинах мшистого фундамента зеленели пустившие корни деревца. Облезшие ставни и дверь были небрежно заколочены. Неподалеку от этого «сельсовета» топорщился соломенной кровлей невысокий, длинный сруб без единого оконца – бывший амбар или склад.

Внутри дома стояла затхлая духота. Седыми клочьями, похожая на старушечью пряжу, свисала паутина. Никакой мебели прежние хозяева не оставили. Кое-где на потолке и стенах обвалилась отсыревшая штукатурка, в местах потеков дощатый пол зеленел плесенью. Иевлев стукнул ногой, и огнившие доски сразу треснули. Гаршенин и Кручина полезли на чердак, чтобы до вечера залатать прохудившуюся крышу.

В доме имелись две печи – большая русская, проходящая сразу через две комнаты, и вторая, поменьше, – голландка. На вид печи были исправные, только очень грязные. Анна выгребла из каждой по ведру золы и проверила тягу подожженной газетой. Дым благополучно утянуло в трубу.

Электричества в деревне уже не было. Во дворе, подвешенная к столбу, скрипела открытой дверцей трансформаторная будка. К ней сразу подступились с инструментами Вырин и Сухарев.

Деятельный Тимофей Степанович, взяв шефство над новичками – Озеровым и Дзюбой, – организовал уборку двора.

С Дежневым и Луцисом мы обошли окрестности. Всюду стояла глухая мертвая тишь, но мне не удавалось отделаться от мысли, что из битых окон кто-то рассматривает нас, подозрительно и враждебно. Процесс разрушения шел непрерывно, все опадало, скрипело, отваливалось, капало, звякало, на ходу становясь прахом. При взгляде на запустение в груди росла тоскливая неуверенность, как здесь обустроить жизнь…

Мы осмотрели все двенадцать изб. Люди покинули деревню давно и вывезли почти все полезные предметы. В изобилии можно было разжиться лишь досками, листами старого шифера и прохудившимися жестяными бочками для дождевой воды.

В черных коробах колодцев не было ни ведер, ни цепей. В глубине неподвижно плескалась масляная ряска. Сразу за деревней у церковных развалин начиналось сгнившее на корню кладбище.

Пока мы ходили по деревне, женщины кое-как прибрались в доме, вымели годовую пыль, сняли паутину. Весь хлам, листву и мусор свалили в овраг. Анне удалось растопить печь – дом надо было хорошенько прогреть, чтобы истребить поселившуюся плесень.

Первый ночлег был неудобный и безрадостный. Разместились мы в автобусе. Будущее по-прежнему рисовалось мрачным. Заснуть я не мог от ревматической вяжущей боли в ноге. Из-за холода и дискомфорта затянувшаяся штыковая рана разнылась. Я ворочался и прислушивался к ночным шумам. Из лесов доносился протяжный вой, цепенящий, унылый, и наши собаки заливались в ответ тоскливым лаем.

За ночь промозглая мгла набухла сыростью, даже волосы стали мокрыми и липкими. В автобусе каждая тряпка отсырела и отяжелела.

Невыспавшийся Луцис угрюмо сказал:

– Ну чего нас понесло в эту проклятую глушь? Остались бы лучше в городе…

– Ага, а там бы нас всех и шлепнули, – возразил севшим голосом Игорь Валерьевич.

– Правильно сделали, что уехали. На природе оно и помирать приятнее, – двусмысленно пояснил Тимофей Степанович.

С утра был густой туман. Когда взошло солнце, он растаял, осел по прогалинам. Над влажной почвой клубилась испарина. В лощинах застоялась теплая влажность и сладко пахло густой увядающей травой. Высокое бесцветное небо виднелось как сквозь тускловатую водяную толщу, и ветер гнал дымные разводы осенней хмари.