Ляхов вышел из связи, но прибор продолжал работать, передавая на КП отряда «Печенег» звуковую картинку происходящего в радиусе десяти метров и постоянный пеленг места.
Правда, теперь там будут слышать и все, о чем они будут разговаривать с Майей. Не слишком приятно, вечер, считай, испорчен, но, с другой стороны… Тарханов, Чекменев, Розенцвейг, а в особенности – события минувшей зимы сумели внушить Ляхову понимание серьезности происходящего. С ним в частности и в мире вообще.
По крайней мере, если даже сейчас должно что-то нехорошее случиться, товарищи будут знать, что именно, и примут нужные меры.
Если же не случится ничего – сочтем происшедшее разумной перестраховкой. На войне как на войне.
На минутку отключив прибор, предупредил Майю, что теперь их будут слушать постоянно, по крайней мере – пока обстановка не прояснится, и следует ограничиваться самыми нейтральными темами.
– Что это за устройство все-таки и с кем ты говорил?
– Радиостанция нового типа. А там – мои друзья. И хватит об этом. Советом отца воспользуешься?
– Почему нет? Не самый глупый совет.
– Но и не самый умный, хотя и наиболее безопасный.
Вадим уже успел прокрутить в голове несколько сценариев. Естественно, если сейчас подсесть к Герасимову, завязать с ним дружелюбный разговор, выпить вместе и ни под каким предлогом не вставать из-за столика, свободно можно дотянуть до приезда опергруппы.
А что потом? Подозрения и останутся подозрениями, предъявить будет нечего. Конечно, в будущем что-нибудь возможно, и удастся раскопать в биографии господина Герасимова. А возможно, и нет.
Поспешная же эвакуация с парохода в сопровождении охраны непременно насторожит прокурорского помощника, и он тоже получит время и повод скрыться с концами. А сообщники просто затаятся. Рядом с прокурором и всеми государственными тайнами. Да и их с Майей в покое не оставят, будут ждать очередного случая.
Гораздо грамотнее – не дергаться и не высовываться. Позволить неприятелю сделать ход, который исключит все сомнения. В этом случае, правда, Ляхов рискует не только собой, но и Майей. Которая, впрочем, не девочка неразумная, а тоже разведчица и контрразведчица в одном лице. Профессиональный риск для нее входит в условия игры.
Так он ей и сказал.
– Значит, все же считаешь?… – теперь уже без намека на улыбку спросила девушка.
– Процентов на семьдесят уверен. Физиогномика плюс интуиция.
– Тогда действуй. Послушай, а если совместить? Оба сценария.
– Поясни, – попросил Ляхов, хотя уже уловил ее замысел. Но пусть уточнит, понятнее станет, насколько она сама четко свой план представляет. Если нет – таких дров наломать можно.
Они вернулись к своему столику.
Прокурорский сотрудник Герасимов, перешедший в разряд подозреваемых, успешно продолжал веселиться со своими спутницами. Одна из них была вполне ничего, а вот другая…
Нельзя сказать, что выглядела она непристойно, но для человека со вкусом оказаться рядом с такой – нелегко. Среди москвичек, кстати, типаж распространенный – не то чтобы некрасивы, скорее антикрасивы. В то же время сами о себе крайне высокого мнения, богато одеваются и неумеренно красятся, «держат крутой понт», как говорили в детские годы Ляхова в лиговских переулках, и, что особенно поразительно, нередко ухитряются добиваться впечатляющих успехов в личной жизни.
Под предлогом посещения гальюна Ляхов, поручив Майе наблюдать за Герасимовым и его компанией, завернул в буфетную, нашел там своего официанта и, сопроводив просьбу мелкой купюрой, предложил ему налить в бутылку от лучшего коньяка крепкого чая. И подать на стол вместе с горячим через пять минут.
Вообще-то официант привык к просьбам обратного характера. Не раз и не два приходилось доливать в бутылки сухого вина чистого спирта. От такого коктейля малопьющие молодые девушки очень быстро доходят до нужной кондиции, а на пароходе достаточно кают, сдаваемых на рейс.
Ляхов свою прихоть объяснил тем, что по определенным причинам ему нужно продемонстрировать умение пить что угодно и сколько угодно, не пьянея.
– Графинчик же с водкой подайте настоящий…
Официант, о котором нашивка над карманом пиджака сообщала, что зовут его Владимир, посмотрел на клиента с уважением.
Вадим, дождавшись, когда тот, принеся заказанное, удалится, налил спецконьяк из хрустальной бутылки с гравированными золотыми журавлями, дорогущий даже по здешним меркам, не себе, а Майе, и в дальнейшем повторял это регулярно.
А по поводу той самой девушки он процитировал к случаю пришедшую на ум фразу: «Она была такая страшная, что на нее все оглядывались. Вот и он обернулся, что за черт, мол, ан уже поздно было».
Майя заливисто рассмеялась. Похоже, их услышали. На что Ляхов и рассчитывал. Играя в шахматы, он всегда любил рискованно обострять позицию.
Та, которой это касалось, наклонилась к соседке и сказала нечто такое, отчего та полыхнула на них взглядом, не уступающим первому, замеченному Ляховым, взгляду самого Герасимова.
«Да что ж это за люди такие, – подумал Вадим, – откуда столько неконтролируемой ярости? Вот бы кого на аппаратуре Максима прокрутить…»