Билл — герой Галактики. Том 2

Он уже твердо усвоил, что не следует раскачивать лодку. Только на прошлой неделе он робко сообщил капитану, что, по мнению команды, давно пора внести какие-нибудь изменения в меню. Кончилось это полным фиаско: Билл был на три дня оставлен без пончика с джемом, а команде пришлось целый день поститься. Моральное состояние от этого ни у кого лучше не стало.

Сказать по правде, команда становилась угрюмой, злобной, раздражительной и сварливой. Это по четным дням. А по нечетным она была упрямой, ворчливой и мрачной. Даже в самые благоприятные моменты то один, то другой начинал капризничать. А Билл, оказавшись между двух огней, проклинал собственное невезение, окру и преступное прошлое подопечных.

Остаток раскисшей окры Билл спрятал в карман. У его новой собаки оказалось, пожалуй, единственное достоинство: Рыгай любил окру, просто души в ней не чаял, при виде ее начинал скулить и пускать слюни самым отвратительным образом. Если не считать Кристиансона и Кейна, пес был единственным существом на борту, которое могло вынести эту гадость. Кристиансон, конечно, мог съесть все, что угодно, а что касается андроида, то никто не знал, имеется ли у него вообще орган вкуса, а если да, то насколько на него можно положиться.

Меньше всего Биллу требовалась собака, но отделаться от Рыгая ему было не суждено — по крайней мере, в этом рейсе. Никто, кроме него, не желал иметь с собакой никакого дела. Ее спасало только одно — у нее хватало инстинкта самосохранения на то, чтобы оставаться на той половине каюты, которая досталась Биллу. Мордобой часами сидел, поглаживая свой топор и не сводя злобного взгляда с жалкого пса. Исключительно овощная диета ничуть не способствовала улучшению его настроения.

— Тли, — сказал Кейн, когда начали раздавать пончики. — И еще маленькие зеленые гусеницы. Прошу прощения, капитан.

— Не может быть! — взревел капитан. — Опять?

— Это естественный процесс в таком закрытом помещении, как у нас на корабле, — сказал Кейн. — Здесь нет хищников, которые бы их истребляли.

— У меня полный корабль хищников, — возразил Блайт, протягивая руку за вторым пончиком. — Билл, соберите снова бригаду для борьбы с вредителями.

— А что, если попробовать перец? — предложил Билл. — Дома, на ферме, мы уничтожали вредителей смесью мыла с перцем. Это легче, чем собирать их поодиночке. Мы всегда так делали, когда я был молодой...

— Никому не нужны эти ваши дурацкие деревенские воспоминания, — презрительно сказал Блайт. — Легче! Кто сказал, что это должно быть легче? Заключенным никакие послабления не положены. Есть преступление, должно быть и наказание.

— Это экологически безопасно — чистая органика, — продолжал Билл с надеждой: он опасался, что команда просто повесит его за ноги, если он снова попытается заставить их собирать козявок вручную.

— Я не желаю, чтобы мои растения опрыскивали перцем, — заявил капитан. — Это испортит их тонкий и нежный вкус.

Билл решил оставить при себе очевидное возражение: сам капитан окры никогда и в рот не брал, а значит, не мог иметь никакого представления о ее вкусе. Она могла бы стать куда более съедобной, если бы как следует сдобрить ее перцем. Даже мыло пришлось бы тут только кстати.

Билл оказался прав в своих предчувствиях: команда пришла в ярость, когда он сообщил, что предстоит аврал по защите растений от козявок. На этот раз его спасло только то, что капитан предупредил: те, кто откажется, будут до конца рейса подвергнуты одиночному заключению, кормить их станут соком окры, щедро разведенным водой, а срок наказания будет вдобавок удвоен.

— Нельзя ли хоть свет убавлять, пока мы тут работаем? — спросил Ухуру, обнаженный до пояса и покрытый потом.

— Я говорил с Кейном, — ответил Билл. — Он не против, но капитан сказал, что изменение светового цикла погубит весь эксперимент.

— У меня спина болит, — простонала Киса, нагибаясь над грядкой с окрой, чтобы дотянуться до вредителей, укрывшихся посередине. — И если хотите знать, я на стороне букашек. Пускай бы ели себе эту зеленую мерзость сколько угодно.

— Скажи спасибо, что на окру не напали трипсы, — заметил Билл. — Или белые мушки. Они такие крохотные, что пришлось бы снимать их с листьев пинцетом.

— Ну, тли тоже не с собаку размером, — сказал не то Ларри, не то Моу, не то Кэрли. — Очень трудно снимать ее с листа, чтобы его не сломать.

— Не вздумайте повредить растения! — заорал Билл, вспомнив, как один сломанный стебель обошелся им в пятьдесят кругов бегом вокруг палубы «Б» в полной выкладке.

— Да бросьте вы жаловаться, — сказал Мордобой ухмыляясь. — Мне давить козявок по душе. Почти так же занятно, как проламывать черепа. Жаль только, гусеницы такие маленькие, очень трудно им, гадам, лапки отрывать.

— Нам велено их давить, а не мучить, — заметила Рэмбетта.

— Кому что нравится, — ответил Мордобой, держа в руке гусеницу и сладострастно глядя, как она корчится. — Интересно, каковы они на вкус.

— Фу! — сказала Киса. — Как можно есть козявок?

— А это чистый белок, — вставил Кэрли, а может быть, Ларри. — Они, должно быть, повкуснее окры.

Впрочем, возможно, это был Моу.