— Увы! Увы! Каюсь за провинциальную неосведомлённость, — отшутился Антон. — Век живи — век учись! Когда в Москву приехал поступать в институт, шпиль первой попавшейся высотки за университет принял. Подумал — совсем рядом, дойду пешком. А тут гроза разразилась — потоки грязной воды на улицах! Весь мокрый, брёл около часа до какого-то моста, за ним громадное здание одним крылом на реку выходит, на университет явно не похожее. Доброхот-москвич объяснил, что это Большой Устьинский мост, а за ним высотка на Котельнической набережной. Потом, когда в Москву из Долгопрудного приезжал, по центру бродил, другие высотки, их сталинский ампир сравнивал с кочки зрения архитектуры.
— Зачем? — удивилась девушка.
— Как и Кремль, они символами столицы стали. Убери, и потеряешься в бестолковщине улиц-лучей и разного рода колец, оформляющих нагромождения старья в смысле…
— А если без смысла? — уколола шутливо Вероника.
Незаметно они перешли на «ты»; то накрапывал, то пресекался безликий дождь; Антон с девушкой забегали в уютные ресторанчики, пили горячий кофе, постоянно болтая о чём-то и смеясь. В атмосфере европейского города можно ли не почувствовать себя снова молодым? И хочется, и колется…
«Всё-таки жаль, — размышлял он наутро, — что установка так не похожа на Веронику. Угрюмо молчи или без умолку балагурь, а неудача — это пробка в бутылке с выдержанным вином — надёжно залита сургучом. Без специального европейского штопора не выберешь её».
Уже из-за польских болот и лесов слышен ход поезда с Олегом Степанычем. Установка же — ни в какую!
— Не буду звонить, — сказал себе Антон. — Пока не разобьюсь в лепёшку.
Но девушка опередила звонком — в следующую субботу она занята.
— Не расстраивайся, — добавила на прощанье. — Если захочешь, как-нибудь в Дрезден съездим?
Антон внезапно почувствовал себя не разбитым — размазанным по холодящей пустоте вокруг. «Хорошо бы закрыть глаза, а открыв, оказаться дома? Звонить надо, звонить в Москву! Там Ира в халатике ходит по квартире, прислушивается в ожидании звонка».
Кое-как собрав себя по частям, он двинул в посёлок. Какое счастье, что бережливые немцы в этот час по домам!
— Москва, Москва, — указала телефонистка на кабину.
От волнения перехватило горло.
— Антон, ты здоров, как у вас там погода? — послышался в трубке жизнеутверждающий голос жены.
— Всё нормально, здесь дожди идут, а у вас?
— От Виталика тебе привет. У нас выпал снег, всё вокруг занесло. Ты крестик носишь? Я в церкви молебен за тех, кто в пути, заказала, я так соскучилась по тебе….
— Разговор окончен, — прервала телефонистка.
Но неслышимые обычному уху сигналы продолжали лететь неведомо с каких высот, сыпаться, как снег на голову и таять, не достигнув сознания. Перед глазами продолжала стоять Ира, но не дома в халатике — в пальто на перроне Белорусского вокзала. И тут Антона, с запозданием озарило: о чём-то она хотела поведать на прощанье и в последний момент, оттолкнув его, передумала…
В свою очередь Ирина положила трубку и расплакалась:
— У мужа непохожий, чужой голос. Господи, не случилось бы чего? Эта размолвка перед отъездом — на перроне у него был такой потерянный взгляд. Пора самой на что-то решаться: небезызвестная гостья — тошнота наведывается всё чаще и чаще.
«Гул в голове: прохватило на холодном ветру, перенапряжение в последние дни? Короче, нужно срочно лечиться, а чем?» Потоптавшись, Антон зашёл в местный магазинчик.
Ночью приснился сон — не страшен, зато странен:
«Квартирка в Черёмушках. Час поздний, но кое-где в окнах мерцают огоньки. Он поднимается с постели и в полной тишине выходит на балкон, легко встаёт на перила, делает шаг в пустоту и неожиданно для себя повисает.… Затем, распластавшись как парашютист, начинает рывками вверх, вниз, парить в пространстве между домами. И вдруг взмывает над крышами и видит ночной город с высоты птичьего полёта. Пора возвращаться, но куда? Внизу сплошное море огней».
Антон проснулся внезапно и весь в поту. На часах 7.30, понедельник…