Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Новая наука сразу стала мишенью всего левого спектра – от феминизма до анархизма. Она просто подрывала смысл их борьбы. При более пристальном взгляде она также подрывала устои консерваторов – религия переставала быть чем-то загадочным, стремление к справедливости и альтруизм раскрывались как врожденные черты, примитивное оправдание эксплуатации «проявлением естественной борьбы за выживание» оказалось ложным, в результате и разделение на классы уже представлялось противоестественным.

Социобиологии доставалось и от левых, и от правых. Проведя аналогии с другими радикальными открытиями, вызвавшими пересмотр стереотипов и устоявшихся концепций, можно предположить, что у нее большое будущее.

Спустя три десятилетия, в семьдесят восемь лет, Уилсон в очередной раз вызвал бурю на передней линии науки – он пошел против господствующей теории, той самой теории родственного отбора Гамильтона. Парадокс в том, что несколькими десятилетиями ранее эта господствующая теория была революционным прорывом и Уилсон был одним из ее верных рыцарей. На старости лет он не угомонился и выступил против части наследия Гамильтона – своего соратника и друга. Уилсон обнаружил, что теория родственного отбора работает не всегда и что для объяснения всех общественных отношений ее, увы, недостаточно; что она стала чем-то застывшим, что ее применяют некритично и закрывают глаза на очевидные нестыковки. Что чем сложнее партнерские отношения в группе, тем труднее их объяснить с точки зрения доминирующей теории родственного отбора. Что даже на уровне насекомых она не всегда работает. И наконец (!) – если считать муравейник и пчелиный рой единым организмом, то она спорна даже для такого хрестоматийного примера, который обычно приводится ее сторонниками.

Уилсон реанимировал понятие группового отбора, которое впервые было упомянуто Дарвином, но несколько последних десятилетий находилось в ящике ошибочных теорий. Эдвард Уилсон продвинул теорию многоуровнего отбора, который состоит из индивидуального и группового.

Логика теории группового отбора очевидна: допустим, между двумя группами одного вида есть отличие в частоте признака, если этот признак окажется полезным, то выживет группа, где признак представлен чаще. Эта теория очень хорошо объясняет распространение альтруизма: группы с повышенным количеством альтруистов будут выживать в борьбе за существование. Они будут выживать и размножаться быстрее как в тяжелых условиях, так и в прямом столкновении с другими группами того же вида. Эта теория хорошо описывает успех эусоциальных видов – на их примере все очень хорошо работает. На долю же одиночно живущих видов остается знакомый нам со школы индивидуальный естественный отбор.

Появление млекопитающих породило новые формы сотрудничества. Теория родственного отбора была «обкатана» на насекомых, но для объяснения эусоциальности млекопитающих ее действительно не хватало.

Итак, для объяснения того, что творится в популяциях общественных животных, принимается схема многоуровнего отбора, согласно которому признаки являются мишенью как индивидуального отбора, так и отбора на уровне групп. Внутри группы существует конкуренция и индивидуальный отбор – он способствует эгоизму. В результате особи, успешно преследующие свои эгоистичные интересы, оказываются в выигрыше – постепенно их количество повышается. Если окружающие условия стабильны и неизменны, то этого объяснения вполне достаточно для описания того, что происходит с группой. Но если случаются кризисы – изменения среды, столкновение с конкурентами, давление хищников, то выживают популяции с большим количеством альтруистов. Эти популяции увеличиваются, отпочковывают дочерние – тоже с увеличенным количеством альтруистов, – и таким образом поддерживается динамический баланс между эгоистами и альтруистами.

Красивая теория, хорошо описывающая происхождение первичного альтруизма, но отнюдь не все его проявления у приматов и даже пресмыкающихся. Оказалось, что некоторые проявления альтруизма скорее подчиняются родственному отбору. Такой неоднозначный пример можно найти у пятнистобоких игуан. У этих ящериц есть три типа самцов – оранжевогорлые, синегорлые и желтогорлые. Пятнистобокие игуаны благодаря трем типам самцов разыгрывают настоящие драмы. Оранжевогорлые заводят большие гаремы и нападают на синегорлых, у которых территория меньше и самка всего одна. Синегорлые стараются помогать друг другу – стоят на страже, когда другой спаривается, и отгоняют возможных нарушителей. Оранжевые предпринимают захватнические походы друг на друга и на синих. Желтые не имеют ни самок, ни территорий, но ловко притворяются самками и совращают гаремы оранжевых, пока владелец занят политикой, войной, демонстрацией величия и пограничными вопросами.

Синегорлые склонны к кооперации – казалось бы, понятное проявление альтруизма в популяции, где часть особей – альтруисты. Но оказалось, что синегорлые помогают только синегорлым. Почему они помогают только «своим»? Почему не желтым? Или оранжевому, попавшему в тяжелую ситуацию?