Бисмарк

Померания была в то время сельской глубинкой прусского государства с относительно невысокой плотностью населения и нетронутыми уголками дикой природы. Речные долины и поросшие деревьями холмы, возделываемые поля и узкие лесные тропы — таковы первые детские воспоминания маленького Отто. Именно здесь берет свое начало особая любовь Бисмарка к природе, и прежде всего лесам, которую он сохранил на протяжении всей своей жизни. Он любил подолгу гулять в морозные зимние дни, кататься на коньках, а весной работать в саду. Любил общаться со старым пастухом, видевшим еще отца Фридриха Великого и рассказывавшим массу историй из былых времен.

Иногда родители вместе с мальчиками приезжали в столицу и задерживались там на длительное время. Отдельные ранние воспоминания Бисмарка были связаны именно с Берлином. Впоследствии он рассказывал, как оказался на званом обеде и искал себе место за столом; находившиеся поблизости господа, глядя на него, заспорили на французском, мальчик перед ними или девочка. «C’est un fils, Monsieur» — ответил маленький Отто, чем поверг всех в немалое изумление[2]

. Если память не подводила «железного канцлера», то он с ранних лет прекрасно владел французским языком — впрочем, явление далеко не редкое для того времени. В 1818 году Отто вместе с матерью ездил на курорт Эмс; бывали они и у родственников в Шёнхаузене. Как вспоминала Хедвиг фон Бисмарк — ровесница, кузина и подруга раннего детства будущего «железного канцлера» — Отто всегда был проказником и непоседой[3].

Отношения с родителями складывались у мальчика непросто. В первую очередь это касалось матери. Нереализованные амбиции и неравный брак не могли не оказать серьезного влияния на характер молодой женщины. Одна из ее знакомых впоследствии вспоминала о ней как об умной, но неприятной и жесткой даме[4]

. Хедвиг фон Бисмарк писала в своих мемуарах: «В моей памяти она осталась холодной женщиной, обращавшей мало внимания на окружающих.

Она часто горевала и становилась безучастной ко всему. Столь распространенное сегодня слово «нервозный» я, когда выросла, впервые услышала именно применительно к ней. Все говорили, что этой нервозностью она осложняет жизнь самой себе, а еще больше — своему мужу и детям»[5].

В неприятной ей сельской глуши и без того непростой характер Вильгельмины стал со временем приобретать болезненные черты. Некоторое время она считала себя наделенной пророческим даром; ее супруг смотрел на это снисходительно и лишь в шутку сожалел о том, что прорицания не касаются будущих цен на шерсть[6]

. Но главным проектом Вильгельмины стало воспитание сыновей. Как и многие матери до и после нее, свои нереализованные амбиции она вложила в то, чтобы превратить отпрысков в выдающихся людей своего времени — таких, каким был ее отец. Естественно, желания и наклонности самих мальчиков при этом не учитывались. В 1830 году госпожа фон Бисмарк вполне откровенно говорила: «Высшей целью моей жизни и высшим мыслимым для меня счастьем было вырастить сына, сформировавшегося на моих глазах в согласии со мной и призванного, будучи мужчиной, подняться в духовной сфере намного выше, чем предначертано мне как женщине»[7].

Ответная реакция не заставила себя ждать. Много лет спустя в письме невесте Отто фон Бисмарк рассказывал: «Моя мать была красивой женщиной, которая любила внешний блеск, она обладала ясным живым умом, но не тем, что берлинцы называют добродушием. Она хотела, чтобы я много учился и многого достиг, и мне часто казалось, что она жестока и холодна ко мне. В детстве я ее ненавидел, позднее успешно обманывал»[8]

. Совершенно иным было отношение мальчика к отцу. «Отца я действительно любил, — писал Бисмарк невесте. — Увы, я часто отвечал на его безграничную бескорыстную и добродушную нежность ко мне холодом и недовольством»[9]. Выгодно отличавшийся от жесткой, холодной и требовательной матери, Фердинанд фон Бисмарк не был тем не менее отцом, которым мальчик мог бы восхищаться и брать пример. Слишком ленивый, неотесанный и провинциальный; впоследствии юный Отто даже несколько стеснялся его.

И наследственность, и отношения с родителями наложили весьма глубокий отпечаток на характер будущего «железного канцлера». На всю жизнь он остался наполовину Бисмарком, наполовину Менкеном. С одной стороны, он четко идентифицировал себя с прусским родовым дворянством, неприязненно относился к либеральным интеллектуалам, чиновникам и бюрократии, вкладывал деньги в приобретение имений и играл роль сельского помещика. Он гордился семейными традициями, подвигами предков и однажды полушутя-полусерьезно заявил, что его род ничем не хуже Гогенцоллернов[10]. Большую роль в его жизни всегда играли те ценности и образ мыслей, которые были характерны для прусского юнкера: верность монарху, представление об особом положении своего сословия в государстве и обществе, любовь к сельскому хозяйству и деревенской жизни. Даже в своем столичном доме он старательно воспроизводил атмосферу помещичьей усадьбы.