Бисова меленка (СИ)

- Открывай! Ты уж извини за неудобства, но это единственный чулан, в котором замок исправен, и от которого мы нашли ключи. Тут когда-то, видимо, кладовая планировалась.

Сергей, ухватившись за тонкую металлическую ручку, толкнул дверь. Она поддалась с душераздирающим скрежетом в несмазанных петлях. За дверью оказалась небольшая комната примерно два на три метра. Если не считать обрывков старой мешковины, валявшихся у одной из стен, она была абсолютно пуста.

- Заходи, устраивайся поудобнее. Это, конечно, не "Астория" и не "Англетер", но и проживать тут тебе не долго придется, - войдя следом за Сергеем, краском широким гостеприимным жестом обвел помещение. - А вот и конец истории про упрямого купца. Достроить здание он, как видишь, успел. Даже оборудование из Германии заказал. Вот тут и грянула война. Вагоны с оборудованием затерялись где-то в дороге. Некому было и работать на мельнице. Потом произошла революция: сначала одна, затем вторая. В общем, стояла эта мельница пустая. И заметили местные хуторяне, что дела недобрые тут творятся. Скот в этих местах пропадал, собаки выли, лишь приблизившись с мельнице. Наши кони тоже, кстати, поначалу идти на двор не хотели. А как-то забрела сюда в поисках укромного уголка парочка. Наутро, когда они по домам не вернулись, стали искать их. Нашли здесь в подвале замерзшими насмерть. Что случилось, отчего, не понять. С год назад примерно дезертиры тут прятались. Человек пять их было. Дня три прожили, на четвертое утро прибежал один из них в деревню в полнейшем расстройстве ума. Все, чего от него удалось добиться: пили пол ночи самогонку, потом черти из стен полезли, всех поубивали, один он сбежал. Тела его напарников хуторяне действительно нашли здесь: трое в подвале были, один на лестнице, хотя спасшийся божился, что они и не думали в подпол спускаться, даже запор с двери не снимали. Эти тоже были обмороженные все посреди лета-то. Вот тебе и весь сказ, твое благородие. Сиди, отдыхай. Ты человек крещеный, должно быть, молитву прочитаешь, авось, и пронесет. А гость твой, комиссар наш, ни Бога, ни черта не боится. Ему все едино, куда к тебе идти.

Краском вышел за дверь, и Сергей остался один в полнейшей темноте. Он услышал, как его тюремщик вставил ключ в замок, а потом снова открыл дверь, сделал шаг внутрь и поставил на пол плошку со светильником.

- Черт с тобой, и так доберусь. На вот, не скучай. Вздумаешь дверь поджигать, первый тут и угоришь, - пригрозил напоследок краском и на этот раз ушел уже окончательно.

Сергей еще некоторое время слышал его глухие осторожные шаги, тихую брань из-за ушибленной впотьмах ноги, а потом и эти звуки пропали. Оставшись один, он оглядел сваленные в углу мешки, но ткань настолько отсырела, что в качестве подстилки они не годились. Ничего другого не оставалось, как усесться на голый камень. Сергей устроился у стены поближе к светильнику. Его гимнастерка и штаны после плавания в реке все еще не просохли до конца, от стены продирало холодом и сыростью, пол уже перестал казаться приятно прохладным, а превратился в откровенно ледяной. Но несмотря на все это, Сергей вскоре задремал, глядя на пляшущий в глиняной плошке фитилек.

Ему снились жена, играющий на ковре сын, их квартира в Петрограде, косой луч заходящего солнца в окне гостиной и танцующий в нем кордебалет пылинок. Вечерним поездом он уезжал на фронт. В который раз он покидал их? Кажется, это был шестнадцатый год, закончился отпуск после его второго ранения. Ему было жаль жену, уставшую бояться за него, жаль трехлетнего сына, который только успел к нему опять привыкнуть. Чувство вины и чувство долга причудливым образом сплелись внутри него, мешая дышать глубоко и спокойно. Жена смотрела на Сергея влажными глазами и молчала. В уголках ее рта залегли пока еще не очень глубокие скорбные складки.

- Ну что же ты, Катя? Давай прощаться?

Он более не мог выносить этого взгляда. Наверное, если бы она плакала, было бы легче. Тогда он мог бы ее хотя бы утешать.

- Ох, Сережа. Когда будет конец этой войне?

- Скоро, родная, скоро. Тогда я вернусь, и уже никогда больше вас с Алешей не оставлю.

- Ты уже не будешь таким, как прежде, - захлебываясь словами, заговорила она. - И я не буду. Мы все будто изломанные, изуродованные куклы... Нас всех отучили чувствовать чужое горе, нам осталась лишь тусклая радость от того, что на этот раз обошлось, что сейчас беда пришла не к нам. Боже мой, Сережа, мы научились радоваться чужой смерти...

Сергей быстро оглянулся на сына, но тот так увлекся игрой, что вроде бы не слышал их разговора. Подойдя к жене, он осторожно взял ее за руки.

- Ну что ты такое говоришь, Катенька. Все будет по-прежнему, вот увидишь. Мы победим, опять будет мир.

- Билый, чи красный, а усё людына, усих жаль... - вдруг заговорила жена низким чужим голосом.

Лицо Кати стало искажаться, светлые волосы потемнели, из голубых глаза стали карими, кожа посмуглела. Спустя мгновение на Сергея смотрела молодая кубанская казачка. Она протягивала ему ведро воды, жалостливо вздыхая.