Битна, под небом Сеула

– Такси будет через пятнадцать минут. У входа в университет.

– Отлично.

Перемены, произошедшие в теле Саломеи за несколько недель, поразили меня. Как будто время, которое для всех шло в обычном темпе, час за часом, день за днем, ночь за ночью, для нее пустилось вскачь. Ее лицо было по-прежнему прекрасно (мне всегда казалось, что она похожа на рисунок Данте Габриэля Россетти[36]: довольно широкая переносица, изогнутые дугой брови, обрамляющие тень, в глубине которой горел ее взгляд, прямая, подстриженная ножницами челка черных волос), но выражение его было странным, как бы застывшим, словно что-то страшное подстерегало ее, и она не могла от этого избавиться. Она сидела скрючившись в своем кресле с ногами, укрытыми, несмотря на жару, пледом.

Меня она встретила принужденной улыбкой.

– Long time no see[37], – сказала она.

– Не так уж давно, – начала было я. Но она, не слушая, нетерпеливо махнула рукой.

– Не желаю слушать. Хочу, чтобы вы рассказали мне истории до конца.

Ее голос тоже изменился, словно на голосовые связки набросили вуаль. Она быстро дышала, приоткрыв рот, горячий воздух свистел между зубов, мне показалось, что я слышу пыхтенье паровой машины, но то работала кузница ее легких.

– Так что там с тем якобы убийцей?

– Он пропал… на время.

– Как это – пропал? Такие типы никогда не пропадают насовсем.

Она смотрела на меня с иронией. Я хотела было сказать какую-нибудь банальность про дождь, из-за которого может пропасть все что угодно, но мне помешал ее взгляд. Я подумала, что она знает или подозревает что-то, что мне непонятно.

– Но эта история мне не нужна, – сказала она.

Я начала обычный церемониал с того, что пошла к буфету за чашками, блюдцами, пакетиками с чаем и заварочным чайником, который привез ей из Англии отец. Я включила электрический чайник и стала ждать, стоя у окна. Сквозь тюлевую занавеску была видна пустая улица, блестящий от дождя асфальт проезжей части, зеленые насаждения. Этот прямоугольник в стене – вот и все, что Саломея могла видеть из окружающего мира. Даже небо, скрытое высокими домами, было ей недоступно.

– Быстрее!

Саломея впервые приказывала мне, однако ее голос противоречил сказанному: это был не приказ, а скорее жалоба, выдохнутая дрожащими тонкими губами.

Я уселась напротив нее, не в кресло, а на низкий стульчик, на каких обычно сидят портнихи: так я могла быть с ней лицом к лицу, сидя в то же время у ее ног. Думаю, это и есть поза сказочника, и мне очень нравилось так сидеть. Каждый раз вспоминалась старшая сестра моего отца (на самом деле она была его сводной сестрой), мы называли ее Гомо, думаю, это было настоящее имя. Когда она рассказывала свои истории, я усаживалась на пол у ее ног, а она ласково гладила меня по голове.

Конец истории про господина Чо, рассказанной Саломее

Конец августа 2016 года

Правда в том, сказала я (кажется, немного напыщенно), что всему приходит конец, даже самым невероятным историям. И это было известно даже господину Чо. Потому-то он и оттягивал так долго момент, чтобы отпустить наконец странников, своего любимца Черного Дракона и его супругу по имени Бриллиантик, на другой край земли.

Возможно, в глубине души он боялся этого последнего испытания. Он так давно ждал возвращения на родину. С тех самых пор, когда еще ребенком, на острове Канхвадо, слушал вечерами, как мать поет знаменитую народную песню «Ариран»[38], обратив взор к туманной полосе, скрывавшей другой берег великой реки Ханган. Он хорошо помнил это, вспоминал всю свою жизнь, каждый вечер, в час, когда дневной свет идет на убыль, словно молитва.

«Настанет день, и мы переплывем через реку, перейдем горы и снова окажемся дома». Так пела мама, когда он был ребенком, пела и баюкала его, а он засыпал, и ему снилось, что он летит на ту сторону. Может, теперь он один и помнит это. Когда он пытался заговорить об этом с той, которая собиралась стать его женой, с Сён Хе Хан (правда, она всегда предпочитала, чтобы ее называли по-английски – Нэнси), та посмеивалась над ним. Сначала по-доброму: «Все маленькие мальчики видят во сне, как летают с мамой по небу!» Потом, с годами, ее подтрунивания становились все ворчливее и злее: «Ну, так и катись туда, на ту сторону, посмотри, так уж ли там хорошо. Говорят, там покойников стараются закапывать поскорее, чтобы их не сожрали, – так они все изголодались!» Он понял, что она не разделяет больше его мечты, и никогда с ней об этом не заговаривал.

Господин Чо почувствовал, что время пришло. С тех пор как умерла жена, он только и жил что подготовкой к возвращению на родину. Теперь некому больше было противиться его фантазиям, дочка выросла, вышла замуж за служащего миграционного бюро (мигранты прибывали главным образом из Китая), она не имела ни времени, ни желания критиковать отца. Он мог делать со своими голубями все, что ему захочется, ей не было до этого дела.