Битна, под небом Сеула

Пока студенты корпели над проблемами синтаксиса, я предавалась сладким мечтаниям, размышляя о словах, что мне всегда нравилось. Я представляла себе, например, лодку на реке Ханган, медленно скользящую по водной глади, без мотора, управляемую человеком, стоящим на корме с длинным веслом; вот она приближается к моему любимому утиному острову, в спокойном мерцании воды, оставляя за собой пенный след из поднимающихся из глубины пузырьков воздуха, и думала о лодке, на которой пятьдесят лет назад перебиралась на другой берег Хан Су, мать господина Чо, с грудным ребенком и парой голубей на руках, и там были те же утки, они не улетели от обстрелов, для них что самолет, что грузовик, что моторная лодка – все едино.

Именно во время занятий, в минуты тишины или когда студенты натужно читали тексты, тщетно пытаясь воспроизвести звуки чужого языка, где буквы «п» и «б» читаются по-разному, где слова изменяются по числам, где язык надо расположить во рту точно под носовыми пазухами, чтобы произнести необычайно гнусавые звуки, – тогда я мысленно начинала сочинять новую историю, чтобы рассказать ее потом Саломее и увидеть, как у той распахиваются глаза, услышать ее шумное дыхание. Так я придумала новый персонаж – певичку Наби.

История про певичку Наби, рассказанная Саломее

Сентябрь 2016 года

Она приехала в Сеул еще маленькой, лет, думаю, в двенадцать. Красивая девочка родом из провинции Канвондо[43], из маленького городка под названием Йонволь. По-настоящему ее звали Вон Чан Су, и это было не случайно, потому что имя ее означало «аромат воды», а еще «ностальгия». С самого раннего детства ничего она не любила больше, чем петь. С бабушкой она ходила в христианскую церковь и очень скоро поступила в церковный хор, где распевала религиозные гимны, хлопая в ладоши и раскачиваясь в такт пению, что очень нравилось прихожанам, особенно мальчикам, а вот бабушке, требовательной и властной, к тому же человеку старой закалки, не нравилось совсем.

«Не вихляйся ты так, когда поешь, тебе должно быть известно, что дьявол подстерегает нас повсюду, даже в доме Божием».

Но Наби ее не слушала. Каждый раз при звуках гимна она чувствовала, как музыка проникает внутрь нее, волнами проходит по всему телу, и тогда голос ее становился сильным и звонким, перекрывая другие голоса, так, что в конце концов она стала петь у микрофона одна, а прихожане аккомпанировали ей, отбивая ритм ладонями, и сам пастор, сидя за пианино, немного откидывался назад, чтобы лучше видеть ее и слышать.

Чан Су была красивая девочка, но невелика ростом и в четырнадцать лет выглядела на двенадцать, хотя грудь уже начинала проступать у нее под рубашкой. Она любила одеваться в красивые платья, не скрывавшие ее ног с округлыми икрами, научилась ходить, выгнув спину, потому что прочитала в журнале, что это подчеркивает форму ягодиц, и выглядела таким образом выше, чем была на самом деле. В церкви пастор Рэндалл (это было не настоящее его имя, но он долго жил в Соединенных Штатах и стал называться так) часто встречал ее словами: «Вот и девочка с красивыми ножками!» Бабушке это не нравилось, но она не смела ничего сказать: все же пастор это – пастор, впрочем, Рэндалл был женат на женщине чуть старше себя с седыми волосами и толстым задом, и никто не позволил бы себе критиковать ее. Поговаривали, что по-настоящему в церкви командует она и даже пишет мужу проповеди.

Христианская церковь располагалась в цокольном этаже высокого современного здания и представляла собой нечто вроде большого цеха, а ее двустворчатая дверь походила скорее на вход в гараж или в ночной клуб. Сразу за дверью находился зал на четыреста мест с возвышением и киноэкраном. Туда-то Чан Су и ходила петь по воскресеньям. Хор состоял из шести мальчиков и шести девочек, все они были одеты в сине-белую форму; и только Чан Су разрешалось выходить на сцену в красивом платьице или иногда в джинсах с белой рубашкой, потому что она была звезда. Она пела гимны в джазовых ритмах по-корейски и по-английски, и пастор Рэндалл часто вставал из-за пианино, уступая место парню с электрогитарой, который аккомпанировал сольным выступлениям Чан Су в стиле «ритм энд блюз».

Чан Су жила только ради этих моментов. Поднявшись на подмостки, она начинала ощущать себя кем-то совершенно другим – не девочкой, которой все командуют, а женщиной, знающей, чего она хочет, ведущей за собой и умеющей сделать так, чтобы ее уважали. Когда она заканчивала петь, зал аплодировал, что тоже не нравилось ее бабушке, говорившей: «Не надо бы забывать, где мы находимся, это все же не ночной клуб!»

Пастора Рэндалла бабушка Чан Су не жаловала. Все знали, что это никчемный человек, что место пастора он получил, втершись в доверие к прежнему пастору, достойному и наивному старику, и что он потратил немалые деньги, чтобы заручиться голосами влиятельных членов общины, в особенности состоятельных пожилых вдов, крайне восприимчивых к его обаянию и подношениям.