Битва дипломатов, или Вена, 1814

Талейрану, конечно, досаждало то, что «Большая четверка» пытается заправлять всем конгрессом, но он по крайней мере мог быть удовлетворен деятельностью своей миссии. И герцог Дальберг, и маркиз де ла Тур дю Пен, и граф Алексис де Ноай, и граф де ла Бенардьер прекрасно справлялись с возложенными на них задачами — держали его в курсе событий и распространяли по городу полезные слухи. Повара готовили отличные обеды, Нейкомм создавал душевную музыкальную атмосферу, хотя за ним и следили агенты барона Хагера, не верившие в то, что он приехал в Вену только для игры на фортепьяно. Но Талейрана особенно радовала племянница Доротея.

Благодаря семейным связям Доротея могла свободно контактировать со всеми главными делегациями. Мать познакомила ее с русскими, а сестра Вильгельмина — с австрийцами. В Пруссии она и сама была не последней спицей в колеснице, имея в королевстве солидные земельные владения. Ее особняк, построенный еще Фридрихом Великим для своей сестры и располагавшийся на Унтер-ден-Линден, 7 у Бранденбургских ворот, был одним из самых внушительных в прусской столице; в XX веке в нем размещалось советское посольство.

Когда Талейран не получил приглашение на крайне нужные званые вечера у Меттерниха, он попросил Доротею переговорить со старшей сестрой, герцогиней де Саган, и этого было вполне достаточно. Австрийский министр иностранных дел отреагировал молниеносно и сообщил, что будет чрезмерно рад видеть у себя и Доротею, и князя. Более того, они всегда желанные гости на семейных ужинах.

Это был грандиозный успех. Талейран известен как мастер салонной дипломатии, а где еще он мог неофициально и ненавязчиво продвигать свои интересы, как не в доме Меттерниха, куда приезжали все правители Европы. Здесь, как заметил один салонный завсегдатай, редким невезением было не встретить императора, короля, кронпринца, нужного генерала или министра. По особым случаям у Меттерниха подавали блюда на севрском фарфоре, подаренном Наполеоном в знак благодарности за устройство бракосочетания с Марией Луизой. Днем дипломаты делили империю Наполеона, а по вечерам ужинали, пользуясь его сервизом.

Доротея оказалась превосходной хозяйкой французского посольства. Она главенствовала в салоне и за столом, создавала непринужденную, оживленную обстановку, располагала к себе, умела вести беседу. Если кто-то затрагивал слишком серьезную, скользкую или просто неприятную проблему, она сразу же переводила разговор на другую тему. Даже поэт-песенник Ла Гард-Шамбона восхитился ее светскими манерами. Хотя Франция тогда не пользовалась популярностью, Доротея, по его словам, притягивала всех «своей волшебной грациозностью».

Тогда же Доротея начала помогать Талейрану и в других делах, в том числе и в составлении документов. Князю, воспитанному в традициях XVIII века, претило самому корпеть над официальными письмами и депешами. Он предпочитал диктовать, расхаживая взад-вперед по комнате, а Доротея, лежа в постели или сидя за столом из красного дерева и скрипя гусиным пером, записывала его сентенции. И она не просто исполняла роль писаря, между ними шла «борьба за каждое слово».

Из Доротеи получился умный, наблюдательный и проницательный помощник. Впоследствии она напишет о своем восхищении «хладнокровным мужеством» Талейрана, «постоянным присутствием духа», «отважным темпераментом» и «инстинктивной храбростью», вследствие которой «любая опасность становится столь соблазнительной».

Если Талейрана и Доротею заботило то, как завлечь весь конгресс во дворец Кауница, то Меттерних был поглощен страстью к ее старшей сестре герцогине де Саган. Некоторым казалось, что он пренебрегает своими обязанностями и министра иностранных дел, и устроителя официальных церемоний. Положение еще более осложнилось, когда «Большая четверка» назначила его «президентом конгресса». Прусский посол Гумбольдт, рассерчав, говорил: «Меттерних свихнулся от любви, гордыни и тщеславия, теряет драгоценное время, встает в десять и мчится повздыхать у ног герцогини де Саган».

Меттерних встречался с герцогиней в положенное время по утрам, ловил ее в ложах театра или в ее душной, переполненной гостиной. Он радовался случаю помочь герцогине вызволить дочь из Финляндии и привлек к этому лучших советников, в том числе и Генца, генерального секретаря конгресса. Министр изливал душу в посланиях:

«Пусть пропадет весь мир, лишь бы вы остались со мной, и мне ничего не надо, если я потеряю вас. Мне не нужен этот мир, кроме клочка земли, в котором меня похоронят».

Вместе с Меттернихом в салон герцогини де Саган зачастили и сотрудники австрийского министерства иностранных дел. Туда же повадились ходить и британцы, нашедшие общий язык с австрийцами в оппозиции к русским. Салон герцогини де Саган стали называть «австрийской ставкой», а салон княгини Багратион — «русской ставкой», поскольку его оккупировали представители и доброхоты России и Пруссии.