Битва дипломатов, или Вена, 1814

В первых числах февраля в Вене начался Великий католический пост — сорок дней рефлексии и раздумий о своем бытии, заканчивающихся празднованием Пасхи. В это постное время, когда прекращаются всякие танцульки и пиршества, делегаты конгресса потянулись к Захарии Вернеру послушать его бойкие проповеди, посмотреть, как он падает на колени, подпрыгивает, взмахивает руками, то внезапно вскрикивает, то замолкает. В салонах хозяйки чаще стали устраивать лотереи. Они проводились по очень простой схеме: гости приходили со своими подарками, все презенты складывались в общий котел, и затем каждый из присутствующих тянул жребий. «Все играют, и все выигрывают» — так объяснил популярность лотерей Талейран. Действительно, никто не возвращался домой с пустыми руками. Разыгрывались шкатулки, табакерки, мозаики, персидские ковры, фарфоровые вазы — все, что угодно.

Но лорда Каслри уже не интересовали ни проповеди аббата Захарии, ни лотереи. Он готовился к отъезду в Лондон и тянул время, чтобы закончить дела. Две изнурительные недели ушли у него на польско-саксонский кризис и декларацию, осуждающую торговлю людьми. И прежде чем паковать чемоданы и окончательно передать полномочия герцогу Веллингтону, лорд Каслри задумал провести еще одну акцию. У него созрел план, как урегулировать русско-турецкий конфликт, время от времени разгоравшийся то на Черном море, то на Дунае, то на Балканах, повсюду, где соприкасались две империи.

Британский министр хотел, чтобы конгресс выступил гарантом мира на основе статус-кво в этом неспокойном регионе, которому уготовано вскоре превратиться в «пороховую бочку» Европы. Каслри преследовал две цели: сохранить Турцию и умерить аппетиты русского царя, не дать ему воспользоваться слабостью рассыпающейся Османской империи. К своему огорчению, он не встретил понимания не у кого-нибудь, а у самого турецкого султана. Последние переговоры лорд Каслри провел в день отъезда, и тоже безрезультатно. Турецкая болячка осталась незалеченной и впоследствии дала о себе знать кровопролитиями.

15 февраля, раздав прощальные сувениры, среди которых была и украшенная самоцветами табакерка с собственным миниатюрным портретом, лорд Каслри сел в карету и отправился в дальнюю дорогу. Он был удручен: конгресс не оправдал его надежд; зыбкий мир, установившийся в Европе, не продержится и двух лет, считал Каслри. А в Лондоне его ожидали малоприятные объяснения с враждебным парламентом.

Разобравшись с Польшей и Саксонией, делегаты конгресса продолжили, как кто-то язвительно сказал, «делить пирог». Подошла очередь Нидерландов. Великие державы договорились воссоздать Голландское королевство, присоединив к нему Бельгию, Люксембург и другие соседние земли. Королевство получалось больше, чем предусматривалось, но это, похоже, всех устраивало, кроме тех, кто должен был по велению владык Европы войти в него.

Особенно сопротивлялись бельгийцы, недовольные тем, что их судьбу решили «посторонние дяди». Они предпочли бы жить либо самостоятельно, либо с австрийцами, как в XVIII веке, либо с французами, как в блаженные времена революции. Они готовы были сосуществовать с кем угодно, но только не с голландцами, имевшими другую религию, язык, культуру, исторические традиции. Однако Великобритания настояла на создании расширенного Нидерландского королевства и для предотвращения возможной французской агрессии, и для обеспечения собственной безопасности.

Меттерних тем временем был озабочен пограничным конфликтом с Баварией из-за Зальцбурга, родины Вольфганга Амадея Моцарта, богатой к тому же соляными копями. Соседи не могли поделить и Берхтесгаден, горный курорт, послуживший впоследствии логовом для Гитлера и его приспешников (он принадлежал Австрии до того, как Наполеон, захватив его, подарил своему союзнику Баварии). Две страны никак не могли найти взаимоприемлемое решение, переговоры шли со скрипом и завершились фактически уже после конгресса. Австрия получила Зальцбург, а Бавария — Берхтесгаден.

Талейран, успешно преодолевая одну трудность за другой, после Саксонии занялся проблемой Неаполя. Король Иоахим I (Мюрат) все еще оставался на троне. Не всем это нравилось, но мало было и желающих связываться со строптивым маршалом. Талейран приводил все те же аргументы: для стабильности послевоенного мира в Европе исключительно важно подтвердить верховенство принципа легитимности власти и убрать из Неаполя вероломного узурпатора. Мир на континенте не гарантирован до тех пор, пока в Европе правит хоть один узурпатор.

Талейран спешил, чувствуя, что конгресс вот-вот закруглится. По городу ходили слухи о предстоящих отъездах то одного, то другого сюзерена. Русский царь объявил о намерении вернуться домой еще в середине февраля (дата отбытия переносилась несколько раз). Теперь он пообещал, невзирая ни на какие обстоятельства, уехать в Санкт-Петербург к Пасхе, которая по русскому православному календарю в 1815 году приходилась на последний день апреля.