Битва при Азенкуре. (История Столетней войны с 1369 по 1453 год)

Когда обе армии завершили боевое построение, наступила пауза, которая, как мы уже знаем, была предтечей средневековых битв. Она предвещала не такую стычку, какая происходила при Боже, но отнюдь не рядовое, суровое испытание полноценной битвой армий Англии и Франции – впервые за девять лет. Необычным для битвы было только отсутствие главы французского государства, 22-летнего дофина. Более того: испытанию битвой подверглись в известном смысле три нации, поскольку шотландцы считали, что сражаются за Шотландию и скорее против Англии, чем за Францию. Они стремились взять реванш за Краван.

Во время паузы перед битвой герцог Бедфорд послал к Александру Дугласу гонца с корректным вопросом, каких правил тот намерен придерживаться в предстоящем сражении. Если верить источникам, Бедфорд получил мрачный ответ, заключавшийся в том, что шотландцы не намерены ни давать, ни просить пощады.

Судя по свидетельству Бедфорда, около 4 часов дня обе армии стали одновременно сближаться, словно их влекла сила притяжения – так же, как во время битвы при Азенкуре. И на самом деле, название этой деревни прочно засело в голове каждого участника сражения. Герцог Бедфорд подал традиционный клич «Знамена вперед!», и воины, после преклонения колен и благоговейного целования земли, ответили возгласами: «Святой Георгий, Бедфорд». Франко-шотландские союзники парировали эти возгласы криками: «Сен-Дени, Монжуа!» Затем боевая линия англичан начала неторопливо и последовательно двигаться вперед, издавая, по свидетельству Фортескью, «могучий клич, предтечу того сурового, приводящего в оцепенение крика, который через четыре столетия привел в смятение даже столь безупречного воина, как Сульт».

С другой стороны, союзники двигались импульсивно и беспорядочно, за что впоследствии винили шотландцев.

Каждый английский лучник имел при себе шест, заостренный с обоих концов, и когда они остановились на расстоянии досягаемости противника стрелами, то воткнули перед собой шесты в землю. Вплоть до этого момента англичане почти копировали тактику битвы при Азенкуре. После этого они стали действовать иным образом. В разгар лета почва, видимо, затвердела, потребовались усилия и время, чтобы прочно всадить шесты в землю, более того, их передавали из рук в руки воинам передней линии. Отряды французских конников, которым приказали, как и во время битвы при Азенкуре, начать сражение атаками на фланги или тыл английских лучников, атаковали англичан до того, как они закончили установление шестов. Западный кавалерийский эскадрон французов воспользовался неготовностью лучников встретить противника и прорвался сквозь их ряды. Лучники инстинктивно сбились в тесные группы (подобно саксонцам в битве при Маунт-Бадон и английской пехоте в битве при Ватерлоо), а французские всадники в это время проносились мимо них, пробиваясь к подвижному резерву.

Многие лучники были отброшены назад, и правый фланг части войск под командованием Бедфорда оказался оголенным. Это был самый тревожный момент для герцога в его первой битве. Но Бедфорда выручило замечательное поведение латников. Они продемонстрировали стойкость, ставшую отличительной чертой англичан в трудных положениях и не покидавшую их в грядущие века. Несмотря на угрозу справа, эти мужественные воины продолжали упорно сближаться с противником и, не имея справа прикрытия лучников, вклинились в передние ряды французских латников.

Состоялась жаркая схватка, более жаркая, чем в битве при Азенкуре, свидетельствует Уорен, участвовавший в обеих битвах. Но через 45 минут англичане, хотя сражались с французами в соотношении один к двум (поскольку французская армия состояла в основном из латников), превзошли противника в боевой доблести, постепенно продвинулись вперед и отбросили противника назад. Говорят, Бедфорд орудовал двумя руками боевым топором (как король Гарольд в битве при Гастингсе). Он спешился с гнедого скакуна, на котором начал битву. Герцог был «велик телом, силен в бицепсах, умел и энергичен в пользовании оружием», отмечает Уорен, а Джон Хардинг заявляет, что «регент казался в этот день львом».

Войска Омаля, противостоявшие силам Бедфорда, постепенно уступали невыносимому давлению. Затем наступил критический момент разрыва натянутой струны, когда весь, до единого человека, боевой порядок обращается в бегство. Французские латники рассеялись и бросились под защиту крепостных стен Вернея. Видимо, само знание о близости в тылу надежного укрытия усиливало соблазн обратиться в бегство. Но, увы, преследовавший противник дышал в спину, и многим беглецам не удалось добежать до ворот города, они бросались в ров с водой, где многие тонули[66]. Погиб и сам Омаль.

Городской ров сослужил Бедфорду и другую службу, поскольку позволил ему прекратить преследование, собрать рассеявшиеся войска и вернуть их на поле, где продолжалось сражение.