Битва при Пуатье

Мы потому так подробно остановились на жизни Мухаммеда, что, повторим, именно он дал исламу его главный шанс. Кроме того, не зная жизни Пророка или судя о ней сквозь призму тех искажений, которыми наделила ее христианская традиция, невозможно понять ни арабского менталитета, ни, в частности, того настроения, которое побудило благочестивого Абд-ар-Рахмана к нападению на монастырь Сен-Мартен де Тур. В глазах арабов мусульмане, павшие при Пуатье, еще и сегодня являются мучениками за веру. Здесь есть от чего прийти в замешательство, если задуматься о сопровождавших их вторжение грабежах, об их коварстве по отношению к неверным, о терпимости к евреям вперемешку с гонениями, и, наконец, об обычно рискованном в глазах европейца сочетании очень высокого понятия о едином Боге, заслуживающем любых жертв, начиная с жизни, с очень трезвым осознанием своей материальной выгоды, а также волчьим аппетитом к плотским наслаждениям. Все это сплавлено воедино в фигуре Мухаммеда, и не приходится удивляться тому, что все его арабские последователи берут его личность за образец для подражания.

После своей смерти, за сто лет до Пуатье, он оставил страну, которой было очень далеко до империи, и даже определить ее границы было очень трудно, так как само это понятие почти не имеет смысла в пустыне, когда речь идет о всегда ненадежной покорности кочевников. Можно сказать, что весь полуостров был объединен или что на нем были посеяны семена будущего объединения. Но у Пророка не было наследника мужского пола, и не хватило времени позаботиться о преемственности. Это был пробел, от которого исламу еще предстояло пострадать и от которого он страдает до сих пор. В значительной мере его восполнила сила, излучаемая Кораном и этой новой религией, абсолютно не понятой ее тогдашними противниками и потрясшей мир до основания.

Глава III

Внезапное нападение

Все согласны с тем, что арабское завоевание отличала необыкновенная стремительность, но также и с тем, что его сложно точно описать. Прежде всего следует вместе с Соважем[85]отметить: для того чтобы по-настоящему понять весь механизм, не довольствуясь простым перечислением сражений, необходимо знать политическую, административную, социальную и экономическую ситуацию в странах, завоеванных арабами. Однако имеющуюся информацию никак нельзя назвать удовлетворительной, к тому же она неодинакова в зависимости от страны. Если Египет той эпохи изучен достаточно хорошо, во-первых, по многочисленным египетско-греческим папирусам, во-вторых, по коптским сочинениям или переводам с коптского, и, наконец, благодаря арабским историкам,[86]

то в том, что касается Сирии, которой история уготовала ключевую роль, поскольку при Омейядах она стала политическим центром и великим очагом исламской культуры, наши познания практически равны нулю, и едва ли мы лучше осведомлены относительно Ирака. По нашему мнению, мы можем, самое большее, извлечь определенную пользу из вышеупомянутого удачного, но слишком краткого очерка о значении арабского языка,[87] предлагаемого нам Рисле. Что же касается хронологии и описания битв, то это главным образом заслуга арабских историков. Когда речь идет о них, нужно прежде всего отметить, что они писали спустя очень долгое время после самих событий. Так, первый рассказ о завоевании Северной Африки и Испании, которым мы располагаем, это труд Ибн Абд-аль-Хакама, и А. Гато, который его перевел, сообщает нам во введении: «В том виде, в каком наш автор описывает историю арабских завоеваний, мы можем принять ее как правдивую в основных чертах. Однако при желании глубже вникнуть в нее и дойти до деталей мы ощущаем, что не знаем главного. В то время, когда наш автор составлял свою работу, от первого вторжения его отделяло около двух столетий. Так что не стоит упрекать его за его неточности и лакуны».[88]