Битва рассказов 2013 (СИ)

— Только на портретах, монсеньер! — Клод развел руками.

Епископ впился взглядом в лицо секретаря.

— Это не мог быть он?

— Маршал де Ре? Так ведь его задушили в Нанте, по приговору епископского суда! Как колдуна и еретика!

— Некоторые утверждали, что он остался жив. Что его спасла Она.

Секретарь совсем растерялся.

— Кто — Она?

Епископ молчал. Он смотрел в пламя камина, но видел языки совсем другого огня. Тогда, на площади в Руане, в его силах было все остановить. Интересно, что было бы с ним сейчас, отпусти он ее? Простили бы ему это «друзья»? Вряд ли. Но то, что происходит сейчас — стократ хуже того, что могли сделать с ним они.

— Кто — Она, монсеньер? — повторил секретарь.

— Орлеанская Дева.

Епископ закрыл глаза. Клод неодобрительно покачал головой и тихо отступил к двери.

В камине стреляли искрами сухие дубовые поленья. В окно задувал холодный декабрьский ветер. Очередным порывом, словно невесомой рукой призрака, письмо сорвало со столика и бросило на решетку камина. Пламя неохотно коснулось края пергамента и осветило текст. Всего одна строка.

«Я иду к тебе, старая крыса. Жанна д`Арк».

Большая старая крыса под епископской кроватью облизывала свой толстый розовый хвост, крепко ухватив его передними лапками.Счищать осталось немного, а еще очень хотелось есть. Крыса едва сдерживалась, чтобы не впиться в плоть острыми зубками. огонь голода полыхал в черных бусинах, и вот уже жадно раскрыта пасть, но раздается противный скрежет. Ослепил свет уже настоящего огня — и животное, презрительно пискнув, рвануло к спасительной дырке. Скользнув внутрь, оно уставилось на мерзких людишек.

Внезапно тело одного из них кулем повалилось прямо на холодный каменный пол. Грубая порода обожгла щеку, но Жанна не повела ни единой мышцей. Конвоир еще раз окинул взглядом ее «божественное» тело, ухмыльнулся и скрылся в дверном проеме. Скрежетнул деревянный засов — и наступила тишина.

Свет из крошечного с ржавой решеткой окошка струился и робко касался немытых каштановых волос.

Пол достаточно холоден, чтобы вынуждать тело переворачиваться, сжиматься, тереться. Но тюремный рацион не оставляет шансов на толику каких-либо сил. Руки — все равно что податливая смола, а ноги перестали слушаться вообще. Ощущения растворились в вечном холоде, наполнившем ее тело, как ненавистные англичане — Бордо.

Площадь Сент-Уэр. Каменное лицо Пьера Кошона, епископа Бове, на фоне черных ворон, красных сутан и гигантского костра. «Мы готовы перевести вас в другое место — в церковную тюрьму. Условия благоприятнее, нежели в башне, да и стража гораздо более вежливая. От вас требуется только одно — отрекитесь от своих ересей».

Измученная Жанна покосилась на пылающее зарево за спиной епископа. Намек был недвусмысленным: либо подпись, либо огонь. Она повернулась и поставила жирный крест на протянутом пергаменте. Злая ирония этого креста проявилась, когда девушку повели обратно в башню. Силящуюся вырваться, ее толкнули в ненавистную камеру и оставили наедине с удивлением и печалью.

Скоро холод выветрил и их, а на смену пришла отчетливая злость. Как она могла позволить себе такую глупость! Неужели разум уже заблаговременно сгорел? Никогда англичане не позволят себе передать желанную добычу в руки французского духовенства, нет. Скорее небо упадет на землю! Теперь Кошон волен сделать с ней все, что угодно! На глаза навернулись слезы.

— Старая крыса… — едва слышно шевельнулись губы.

Когда луч света переполз с головы до самого угла комнаты, вновь скрипнул засов. Красные от слез глаза уставились в проем.

Она узнала этого человека — и попыталась улыбнуться. Жан тоже улыбнулся. Наконец-то он здесь, с ней!

— Госпожа Жанна… — он присел на колени. — Это случилось. Хвала Небесам, все позади!