Битва в пути

Он шел драться за те «правильные» качества, которые пытались высмеять. С трудом добился он допуска к первым соревнованиям. Его партнер был много сильнее, но и страх, неизбежный у новичков, владел им сильнее. Чубасов шел на ринг так, как идут на операцию: «Боль неизбежна, поэтому о ней не надо думать».

Соленый вкус во рту, тошнота, гул в голове и мысль: успеть подняться, успеть встать хотя бы в последнюю минуту. Он почти ползком добирался до середины ринга и все-таки поднимался на ноги и, едва поднявшись, упорно, но слепо, бессмысленно, безнадежно пытался атаковать. Те качества, на которые он надеялся, — бесстрашие, воля и ум — кулаки противника выбили из него. Он ушел с ринга и «битым» и «побитым». Но стойкость, с которой он держался, удивила знатоков. В течение немногих месяцев он упорно добивался участия во всех молодежных соревнованиях и неизбежно выходил побитым. Но схватки, в которых он участвовал, отличались жестокостью и яростью. Безрезультатные, но яростные наскоки тонкокостного паренька с девичьим лицом раздражали партнера. Тренер говорил, что эти схватки интересны в одном отношении — поучительна выдержка побитого.

А он учился одному — учился не теряться, думать, сохранять ясность мысли даже в ту секунду, когда от удара противника меркнет свет и земля плывет под ногами.

«У каждого из боксеров, даже у сильнейшего, есть свои промахи, свои слабости в расчете, в тактике боя. Если я не могу взять силой мышц, я должен взять силой тактики и расчета».

Он стал усиленно отрабатывать удары левой рукой.

К общегородским соревнованиям его допустили только потому, что тренеру хотелось продемонстрировать с его помощью некоторые приемы защиты и стойкость в борьбе против сильнейшего.

И вот он на ринге. Уже «продемонстрированы» все намеченные приемы, уже привычный соленый вкус во рту, уже истекает время. Противник спокоен и методичен. Он дерется играючи. Чубасов прижат к канатам. По глазам, по лицу противника он видит, что готовится последний удар. И у него, у Чубасова, есть только одна, последняя возможность. Он резко бросает туловище вправо. Перчатка уже у самого лица. И в эту секунду Чубасов делает шаг влево. Точно рассчитаны доли секунды. Противник, потеряв равновесие, падает на канат. Загремели аплодисменты, но Чубасов не понял, что они относятся к нему. Противник поднялся, ошеломленный неожиданностью. Сколько продлится это ошеломленное состояние? Не терять ни секунды! Чубасов сделал движение правой рукой. Противник, защищаясь, подставил плечо. «Быстрее левой!» И еще прежде, чем Чубасов успел подумать, левая рука наносила удар за ударом. Мгновенно один за другим — прямой удар боковой, прямой снизу. Левая рука Чубасова слаба, в ударах нет нокаутирующей силы, но они стремительны, они не дают противнику опомниться, они затягивают и усиливают состояние растерянности, они заставляют его приоткрыться. Путь для удара правой руки Чубасова открыт. Шаг вперед, поворот всем телом и одновременно прямой удар правой руки в голову. Силы всех мышц тела собраны в одном месте — в кулаке. Если бы Чубасов промахнулся, он грохнулся бы на землю со всего размаха. Но удар мгновенен и точен, а противник деморализован — он не успел ни отклониться, ни шагнуть в сторону. Нокаут!

Чубасов стоял над поверженным «сильнейшим». Первый нокаут!

Он давно забыл о тех, чьи насмешки заставили его выйти на ринг. Он полюбил бокс, полюбил холодную ярость борьбы. На ринге обретал он свое второе «я», а в обычной жизни оставался все тем же выдержанным, мягким, вдумчивым юношей — все тем же «Колей правильным», «Колей справедливым». Он был членом бюро райкома ВЛКСМ, а через несколько лет его выбрали секретарем райкома. В райком партии он пришел почти сформировавшимся человеком. Что бы он ни сказал, он знал, что его голос должен быть голосом партии.

На тракторном заводе ему было особенно трудно, и приходилось быть особенно осторожным, потому что он не имел технического образования.

Он поступил на первый курс вечернего машиностроительного института, открытого при заводе, и Вальган шутя называл его «парторг-первокурсник».

Прочтя бахиревские планы, Чубасов несколько раз пытался поговорить с Бахнревым, но тот пришел лишь по третьему приглашению.

Кабинет Чубасова был просторен и прост. Два стола в виде буквы «Т», ряд стульев вдоль стен. Комнату скрашивали лишь огромные незашторенные окна с весенней голубизной за ними. Играя на солнце, за окнами висели кривые сосульки. Ветер был так силен, что гнал капли в одну сторону, и сосульки загнулись, как по команде.

Бахирев увидел внимательные темно-серые глаза парторга, затененные красивыми, густыми ресницами, и сказал себе: «Личное обаяние обязательно для двух профессий — для киноактрис и для партработников».

Он грузно уселся на стул, весьма довольный тем, что для него самого личное обаяние отнюдь не обязательно.

— Большую работу вы проделали, Дмитрий Алексеевич! — сказал Чубасов. — Удивляет меня только: почему все это в виде предпраздничного сюрприза? На заводе есть партийная организация. Пришли бы, посоветовались…