Битва в пути

— А как же! Все время на руководящей работе! И сейчас хожу в бригадирах! Староват стал, правда, да ведь подсаду-то нет… Нет подсаду! Сад растить — надо молодь подсаживать. А в колхозе у нас никакого подсаду! У нас как подрос, так шасть из колхоза. Соседи в «Крепости» смеются, что у нас на три бригадира всего Два зуба в наличности. И верно, два. У холуденовского Савелия один зуб, да у меня вот — гляди, — старик разинул рот и указал на зуб. — У меня один. А у Степановны ни одного не видать.

— Да… — невесело улыбнулся Курганов. — Позубастей бы надо бригадиров. Но ведь не везде так. Вот в колхозе «Крепость социализма» не только свой «подсад» растет, а еще и из других мест люди к ним тянутся, и молодые и пожилые. Даже из других районов просятся к Самосуду! Вот как бывает, когда колхозники правильно работают в колхозе.

— Наша вина… Наша вина… — охотно и с удовольствием завздыхал наторелый дед.

— Какая вина в том, чтоб с утра до ночи не работать задаром? — оборвала его Анна. — Третий год на трудодень ни единой полушки.

— А чем живы? Анна молчала.

— Я до прошлого года в лесхозе работал, — сказал дед. — Теперь ослаб… не могу… Вот квартирантов держим. Огород. Корова опять же. Корова — главное дело!

— На четырех титьках живем, — бросила Анна. — Вчетвером на четырех титьках.

— Хорошо доит? — допытывался Курганов.

— Корова, слов нет, золотая! — Старик даже прижмурился. — Ведерница корова.

«Ведерница… — думал Курганов. — Ни сена, ни покосов в колхозе не давали. Откуда же ведерница?»

— Прикупали сена?

— Какие у нас купилки!

— Где ж брали сено?

И старик и Анна молчали. Старик повернулся к окну и горячо заинтересовался погодой.

— Гляди-ка, как заметает! И крутит с холмов и крутит… Такая несоответственная погода!..

— Интересно все же, где добывали сено? — допытывался Курганов.

— Да так… кое-где… перебиваемся… — уклончиво сказал старик. — В феврале метелям бы кончиться, а, глядь, они и в марте метут. Такая наблюдается несоответственность в природе.

Анна не отвела глаз.

— Где было сено, там и брали. Как люди, так и мы. Не подыхать же корове…

«Тащат… — понял Курганов. — Тащат привычно, всем колхозом. Тащат и, как говорится, стыда не имут».

— Недавно ваш же колхозник Афонин при мне сказал такие слова о колхозе: «По-божьи живем, помаленьку приворовываем». Я ему не поверил. Не позволил я ему называть ворами колхозников.

— Воруют чужое… — нахмурилась Анна. — А свое так берут. Когда и возьмет колхозник какую охапку со своего же луга… Какая же это кража!.. Где ж ему еще взять?..

— Говорите: колхозное — свое… А вот из окна видно— колхозный стог. Кругом скотина подъела! Стоит грибом, того гляди рухнет. Вчуже и то обидно взглянуть. А вы всю зиму, каждый день смотрите. «Свое» бы было, давно бы огородили.

Анна молчала.

— Значит, как брать колхозное, так оно свое? — продолжал Курганов. — А как беречь его, так оно чужое?

— То-то и беда! — по-своему понял его и поторопился подладиться к начальству «дипломатический» дед. — Ни свое, ни чужое. Одно слово — колхозное!..

Курганова повело, как от боли. «Эк хватил, однозубый!»

— Хватил ты, дед! «Одно слово — колхозное». Там, где колхозная работа — своя работа, там и колхозы такие, как «Крепость социализма». Бывал? Видел?

— А вы допрежь того, как нас учить, сами два года сработайте без зарплаты, — отозвалась Анна. — Слыхали, как рака рак учил вперед ходить? Опостылели нам рачьи уроки ваши.

Он хотел ответить и не находил убедительных слов. Он вспомнил отточенные фразы своей диссертации «О единстве и борьбе противоположностей в социалистическом обществе» и усмехнулся над собой: «Выдержки из диссертации ей в ответ не почитаешь. И зачем этот разговор? Ей словами не поможешь, а себя… себя по-пустому растравишь…»

Анна кончила резать каравай и в первый раз полюбопытствовала:

— Вы откуда представитель?

— Я не представитель. Я теперь здешний,

— Кем же вы будете? — Она посмотрела внимательно. Очевидно, представителей было много, они никак не влияли на ее трудную судьбу, поэтому не имели для нее значения и не занимали ее. Местный же человек мог иметь какое-то касательство к ее жизни.

— Секретарь райкома я, Курганов, — с трудом ответил он.

Знакомясь с людьми, он произносил слова «секретарь райкома» с достоинством и удовлетворением, даже большим, чем во время войны слова «командир батальона» или после войны слова «заведующий кафедрой». Но сегодня, называя себя этой обветренной, угрюмой женщине, он внутренне сжался. Вдруг она скажет: «А, хозяин района! Так ты и есть главный виновник!»

Но она посмотрела с неожиданным для него доброжелательным интересом.

— Это новый, что ли? Который прогнал Васильчикова?

— Действительно прогнал.

— Это мы слыхали! — радостно сказал старик. — Это вы правильно. Всех обошел, паразит, всех улестил. Колхозникам на него управы не было! А вы на другой же день враз и насквозь!

— Облегчили людей, — сказала Анна. — Откушайте с нами хлеб-соль…

Оттого ли, что она одобряла его за поступок с ненавистным ей Васильчиковым, оттого ли, что просто разморило ее в тепле после долгой дороги, но она обмякла.