После долгой оккупации жажда мести, казалось, витала в воздухе. Майор Дик Уинтерс вдруг услышал за спиной шиканье и свист. Он обернулся на приближающуюся к ним проститутку с весьма явными намерениями. «Люди схватили ее, – вспоминал он, – и в последний раз, когда мы ее видели, ее, скорее всего, волокли на стрижку»[592]
. Местных насмешила весть о том, что в тот день, чуть пораньше, бургомистр – член НСД – испугался, что его линчуют. «Они с женой поехали просить убежища в Marechaussee-kazerne [казарме жандармерии]; но по дороге убегавший немец-офицер отобрал у него велосипед»[593].«В три часа дня, – отмечено в другом дневнике, – под крики и вопли толпы, всех из
В 15.30 в этот насыщенный день вторая волна десанта вошла в зону приземления к северо-востоку от Сона. Поэт Луис Симпсон, служивший в 327-м пехотно-планерном полку, описал прибытие: «Мы над зоной высадки. Планерист тянет рычаг, освобождает трос, и планер впервые оживает. Он парит как птица, тихо летит по воздушным потокам, мы слышим лишь, как поскрипывают распорки. Затем рывком мчится вниз, кренится на крыло. Твоя жизнь в руках пилотов»[595]
. Всем легчало, когда планер ударялся о поле и потом замирал.«Земля ровная, везде разбросаны планеры, носами кто куда», – писал он. Роты быстро строились и уходили. «На горизонте мельница словно с голландской картины. Где-то гремят орудия. Солнце печет; под шерстяной рубахой взмокнешь. В сумерках мы вошли в деревню. На входе развороченный немецкий танк. На нем и под ним обугленные тела экипажа, словно вулканизированные, расплавленные; сквозь черную корку блестят полоски рубиново-красной плоти»[596]
.Симпсон был заинтригован менталитетом немецкого солдата. «Я обошел одну яму-могильник. У одного ее конца стоял крест с простреленной американской каской. На кресте была надпись готическим шрифтом: “Добро пожаловать, 101-я”. Фрицы странные. Надо же посреди боя такое удумать и сотворить!»[597]
Из 450 планеров, летевших на буксире «транспортников» C-47 «Дакота», 428 достигли зоны высадки 101-й воздушно-десантной дивизии. Они доставили не только 327-й пехотно-планерный полк, но и два парашютных артдивизиона малокалиберных орудий, инженерно-саперный батальон и даже хирургическую бригаду с рентгеновским аппаратом[598]
. 327-й полк сообщил, что «кое-где видели немцев: те стояли в ряд и палили по планерам. Обычно промахивались, не хватало опережения, но хвост самолету полковника Харпера слегка пробили»[599]. Полковник Джозеф Харпер, командир полка, не собирался оставлять вражеский огонь без ответа, и они вместе с водителем джипа стреляли прямо с планера, из табельного оружия.Бригадный генерал Энтони Маколифф – заместитель командира Тейлора и главный артиллерист 101-й вдд – прибыл с 377-м парашютным артдивизионом малокалиберных орудий. С ним на планере летел и юный Уолтер Кронкайт из «Юнайтед пресс». «Каски с нас слетали при ударе, – писал позже Кронкайт с вольностью журналиста, – и это было хуже, чем летевшие снаряды. Я схватил каску, мой верный вещмешок с пишущей машинкой и пополз к каналу, месту встречи. Когда я оглянулся, за мной полз десяток бойцов. Видимо, я прихватил каску лейтенанта, с такой аккуратной полоской позади»[600]
.Вскоре после того, как все планеры сели и над зоной высадки пролетели, сбрасывая груз, В-24 освободителей, 327-й полк пожалел, что в ту ночь ослабил бдительность. «Семьдесят пять процентов всего, что было сброшено с планеров, вывезли другие войска и голландцы из гражданских»[601]
, – сообщили они. С тех пор туда отправляли вооруженные патрули на джипах, чтобы предотвратить дальнейшие кражи.Как оказалось, 101-й вдд очень повезло. В немецком гарнизоне, защищавшем Эйндховен, оставалось немногим более ста человек. Правда, бригадный генерал Джеймс Гэвин знал, что немцы укрепят Неймеген так быстро, как только смогут. Они сосредоточивали войска в центре города и к северу от него. После воскресной высадки и первых попыток батальона подполковника Уоррена пройти в город с юга немцы взорвали на рассвете свои склады боеприпасов, целая серия взрывов разбудила всех горожан.