Битва за Донбасс

«17 июля 1943 г. в ясную погоду началась мощная артиллерийская подготовка. Разрывы снарядов дымом и пылью заволокли небо, так что потемнело, как при грозе. Длительная четырехчасовая артподготовка позволила форсировать реку и прорвать оборону противника. Несмотря на сопротивление немцев, бойцы нашего полка продвигались вперед. К исходу дня достигли населенного пункта Мариновка. Жестокий бой велся и днем и ночью, каждый метр земли освобождался с боем. Наутро перед Мариновкой лежали трупы людей и лошадей, немцев и наших. Раненых ночью отвели к переправе и отвезли в тыл. В одном из домов развернули радиостанцию, наладили связь со штабом дивизии, который находился, кажется, в деревне Степановка, и связь с временным пунктом управления армии. Все последующие дни Мариновку нещадно бомбили „юнкерсы“, каруселью заходя на бомбометание. Небольшие бомбы с частотой пулеметной очереди рвались на улицах и во дворах деревни. Мы спасались в узких окопчиках-щелях, вырытых рядом с домом, где был штаб одного из батальонов. Во дворах маскировались наши танки.

Противник подтянул резервы и, как оказалось, перебросил к Миусскому фронту отборные подразделения, в том числе танковый корпус СС „Мертвая голова“, много авиации и перешел в контрнаступление. Наше наступление захлебнулось. Утешением было то, что мы оттягивали на себя силы немцев от Орловско-Курского сражения, о котором знали по сводкам Совинформбюро.

Ночью за углом дома в Мариновке мы услышали немецкую речь. В этот момент нас чудом разыскал заместитель начальника связи дивизии и приказал свернуть радиостанцию и, пользуясь темнотой, уходить с ней в направлении Саур-Могилы, где были штабы многих подразделений.

Саур-Могилу, так же как и Мариновку, днем непрерывно бомбили. Поэтому траншеи там все время углубляли. В одну из них в темноте мы и провалились. Когда рассвело, оказавшийся тут майор армейской медслужбы попросил связаться со штабом армии и передать шифровку о наших потерях. Передавал я, но, к несчастью, не обратил внимания, что в адресе шифровки было не зашифровано „5 у. а.“, что обозначало „5-я ударная армия“. Сразу же из штаба армии запросили, кто из какого подразделения передавал шифровку. Я назвал себя, не предполагая, какой это грозило неприятностью.

Здесь со штабом нашей дивизии по радио связаться мы не смогли. Капитан направил туда Кондырева с донесением, а сам остался со мной. По нашему приемнику я слышал, что, вопреки запрету, командир полка соседней дивизии открытым текстом докладывал начальству, что справа и слева от него бегут его люди: „Мы отступаем“. Контрнаступление немцев продолжалось. В гуще боя вряд ли немцы могли использовать эти сведения, но приказ этим комполка был нарушен. Не знаю, обратили ли внимание на это в штабе армии, но открытый адрес нашей шифровки был замечен.

В какой-то момент, услышав свист бомбы, мы с капитаном спрятались в глубокой траншее. Бомба разорвалась совсем близко и разбила нашу радиостанцию.

Постепенно Саур-Могила как-то опустела, слышались автоматные очереди атакующих немцев. Мы с капитаном побежали в направлении реки Миус. По пути нас накрыли разрывы мин „ванюши“ (многоствольного немецкого миномета). Мы залегли. Просвистели осколки. Капитан Сигаловский был ранен в ногу. Я взвалил его на спину и, держа его руки на своей груди, пытался бежать. Отталкиваясь от земли здоровой ногой, капитан стремился мне помогать. Где-то сзади строчили немецкие автоматчики. Впереди бежали наши бойцы и среди них санитарка. Оглянувшись на нас, она бросила пакет с перевязочным материалом. Мы остановились. Сапог с раненой ноги был полон крови. Я разрезал штанину и увидел, что рана была в задней части бедра. Большой осколок вошел в тело и, скользнув по кости, прошел почти до ягодицы. Наскоро забинтовав ногу, я с капитаном на спине побежал дальше. Наших бойцов уже не было видно. Силы оставляли меня, но пробежки до дивизионной кухни и тренировки с гирями сыграли свою роль. Шесть километров от Саур-Могилы до реки Миус протащил я капитана на спине».