Битва за Иерусалим

Позади израильских танков и джипов разведки змеились два длинных ряда солдат 7-го полка. До A-Тур мы сумели добраться, думалось одному их пехотинцев, но тут нас прикончат. Спина у него вздрагивала от страха. Он думал о десятках минометов и пулеметов, установленных на Стене, и минувшей ночью разнесших в клочья разведку. Теперь эти минометы находились у него за спиной: ежесекундно можно было ждать мины, которая налетит сзади и разорвется на мелкие кусочки. Он оглянулся на длинную, змеившуюся на склоне зигзагами вереницу людей: «Кому из нас повезет? Кто останется в живых?».

Они продолжали медленно шагать и взбираться на гору, а мин все не было. Вскоре выяснилось, что минг метного обстрела не будет. Оказалось, что легионеры на Стене прекратили почти всякую активность. По-видимому, израильские громкоговорители, призывавшие всю ночь напролет к сдаче, и заявления короля Хусейна убедили их бросить оружие и бежать, подобно тому, как бежали с холмов другие части легиона.

Подъем на Августу стал сущей каторгой, так как каждый солдат тащил на себе, кроме обычного снаряжения, изрядный груз боеприпасов.

В числе других пришлось хлебнуть горя и слабосильному Авиноаму, из последних сил карабкавшемуся вверх, сгибаясь под ящиком с патронами. Утреннее солнце подымалось все выше, обмундирование все пропотело, и ему казалось, что из его тела вытекают последние капли жидкости. Он тащился вверх почти в полуобморочном состоянии. Наконец выбрался наверх, свалил с себя ящик и сам, как куль, свалился на него. Какова же была его радость, когда он узнап, что гряда Августа уже покорена!

*

Полки поднялись на холмы. У их подножья лежал Старый город, окруженный со всех сторон. И каждый понял, что очень скоро предстоит поход на Храмовую гору и к Западной стене.

«Пока иорданская часть Иерусалима не была занята, — рассказывает один парашютист, — я не знал, что наша конечная цель — С тары и Иерусалим. Когда понял, мурашки по спине забегали. Но я погрешил бы против истины, сказав, будто это во мне заговорили две тысячи лет. Мы действительно находились в самом, можно сказать, нутре истории, и полк наш творил ее сию ми нут у. Нов бою история не тема для волнения. Верно лишь то, что, хотя этот бой был таким же, как любой, с криками ожесточения и льющейся кровью, но царил вокруг и какой-то особый подъем, какой-то энтузиазм и уверенность в удаче совсем особого качества. Я почти не ощутил — думаю, как и многие мои товарищи-парашютисты — перехода от надежды на победу к самой победе. Еще не зная, что именно должно произойти, я понял, что оно произошло. Я еще не успел помечтать или пожелать войти в Старый город, как уже ликовал, что мы вступаем в него».

*

Пока полки прокладывали дорогу на холмы, весь штаб Моти сидел как на горячих углях. Ни у кого уже не хватало терпения ждать. Каждый страстно хотел быть в числе тех первых, что вступят в город. Когда Моти отдал приказ садиться в штабные бронетранспортеры, нервное напряжение сразу обернулось радостным подъемом.

— Мы были как во сне, — говорит один из командиров.

— В нас словно запылало пламя, — добавляет Моти. — Мы покатили на штабном броневике вперед. Выехали на развилку и увидели издали, что дела на Августе и на горе Скопус развиваются куда легче, чем предполагалось. Когда поднялись на Масличную гору, то оказалось, что и тут все уже «промыто» сильным огнем танков и артиллерии. Мы застали ее пустой.

Штабной бронетранспортер продолжал свой бег по гряде Масличной горы. Он миновал великолепный отель, высящийся на ее восточной вершине, и начал спуск в направлении Старого города. Во время спуска Моти пришло на ум, что исторический приказ полкам на штурм Старого города следует отдать с самого красивого места в Иерусалиме. Он скомандовал водителю бронетранспортера Бен-Цуру повернуть назад и подняться наверх на высокую террасу перед отделом «Интерконтиненталь», откуда открывается панорама всего Старого города.

Вид, который открылся его взору в то ясное утро, был для него самым прекрасным в мире: летний небосвод, словно сотканное из чистой голубизны молитвенное покрывало, накинутое на город, был прозрачней, чем обычно. Внизу блестели нежно вызолоченные утренним солнцем многочисленные купола Старого города. Изумрудные пятна зелени подчеркивали спокойную розоватую округлость куполов. Серо-коричневая Стена оттеняла белоснежность мраморных плит площади Храмовой горы. В центре, на вершине горы Мория высился восьмигранник мечети Омара на пьедестале из мрамора и бирюзовой керамики. Ее сверкающий купол, словно символ красоты и царственного величия, сиял в лучах солнца; соперничало с ним матовое серебро купола мечети Эль-Акса.

Перед куполами и площадями у подножия Стены раскинулась долина Иехошафата, неся на своих спусках беломраморные гробницы, каменные насыпи и бесчисленные пятна зелени кипарисов, маслин и сосен. По долинам еще нс рассеялась утренняя жемчужная дымка, кутая их в полупрозрачную пелену и придавая им загадочность.