Битва за небо

– Глядишь на человека, а потом догадываешься, как он поступит в той или иной ситуации, – кивнула Ксения. – У моего старшего брата было то же самое, только выраженное в очень слабой форме. Хотя даже этим он пользовался, чтобы дразниться – сидел и попугайничал. Я лезла в драку после второй или третьей реплики, а он, конечно же, знал о моих намерениях заранее и успевал сбежать.

Я сочувствующе вздохнул. У меня никогда не было младшей сестры.

Гатчина, всероссийский психотехнический центр, о котором в Сибири складывались легенды, оказалась небольшим и очень милым городком. Да, чувствовалась в нем определенная специфика столичного сателлита, не было промышленных предприятий, загрязняющих все вокруг сажей и копотью. Многие подростки щеголяли ученическими вольтами, совершенно открыто играли с крохотными Воздушными Ловушками. Так и хотелось найти в ближайших кустах фотографа, снимающего на тему «Психотехнический рай». Первый час прогулки сопровождался побочными футуроскопическими эффектами, чувством заброшенности и непричастности к окружающему миру. Если бы не старающийся быть любезным Николай, Ксения отдалась бы на волю этим эффектам. Необходимость поддерживать беседу дисциплинировала девушку, фиксировала настоящее и не позволяла ему совершаться раньше времени.

Пару раз Николай, сам того не замечая, поступал не так, как в видениях. От подобного диссонанса кружилась голова, и только обилие свежего зимнего воздуха помогало Ксении не терять сознание.

В парке немного полегчало. Мир сфокусировался и наполнился оттенками. Короткий зимний день подошел к концу, и по всему парку зажглись газовые фонари. Где-то в стороне заиграл оркестр, студенты Университета, встав в круг, пытались соорудить что-то вроде небольшого торнадо. Получалось – точнее, не получалось – очень весело, в круг приглашались все прохожие с мечами или вольтами. Николай вопросительно посмотрел в сторону Ксении, но, очевидно, решил, что на сегодня и без того достаточно.

Ксения придерживалась того же мнения. В парке было интересно, но это наверняка не последний раз. До стадии подмастерья девушке оставалось полтора года – срок вполне достаточный, чтобы внимательно изучить Гатчину с парком.

Над головой проплыл очередной дирижабль, а может, и не один – Ксения все больше смотрела по сторонам, а не в небо.

– Пора возвращаться, – задумчиво произнес Николай, присмотревшись к большим университетским часам. – Поликарпу Матвеевичу вряд ли понравится, если мы пропустим ужин. По случаю твоего приезда готовится что-то необычное.

– И я не имею представления, – кивнула Ксения.

Видения будущего прекратились, оставляя однозначность настоящего пополам с усталостью. К усталости прибавлялась странная апатия, нездоровая и фрагментарная. Казалось, что все газовые фонари, попадавшиеся на пути, пульсируют в такт ударов сердца, голос Николая становился то тише, то громче, невпопад, где-то на середине фразы.

Отчего-то домой пошли через аэродром. Там фонарей было не в пример больше, чем в парке, однако обилие дирижаблей, приземлившихся или висящих над причальными мачтами, не позволяло свету распространяться вдаль. Гигантские газовые камеры, как тучи, нависали над заправочными установками, приземистыми залами ожидания и многочисленными ангарами для ремонта.

– Страшно, – призналась Ксения, проходя по краю посадочного поля. – Как будто очутился на дне Мирового океана и попал на дружескую встречу левиафанов. Вот-вот кажется: сделаешь выдох, а на вдохе вместо воздуха польется в легкие соленая вода.

Дышать действительно становилось трудно. Вдоху и выходу сопутствовало какое-то препятствие, похожее на Воздушную Ловушку, неведомым образом оказавшуюся в бронхах. Почему-то это затруднение не распространялось на речь. Слова выходили без напряжения, да и воздух для новых слов проникал в легкие обычным порядком. Само собой захотелось говорить, говорить, говорить – не выбирая тем, не следя за связностью и смыслом. На «ты» они с Николаем перешли еще в самом начале прогулки. Со стороны Ксении это была естественная реакция, связанная с футуроскопической волной: когда знаешь будущее человека лучше, чем он сам, невольно принимаешь его в свой круг и позволяешь себе вольность говорить ему «ты». С Николаем, очевидно, сходную роль играло стилевидение.

Ксения рассказала спутнику о родном приграничном городке, о своей семье, братьях, сэнсэе, во всех подробностях описала долгую дорогу в Гатчину, на воздушном транспорте с тремя пересадками, в Иркутске, Перми и Твери. Удивляясь срывающимся с языка формулировкам, довольно точно описала ощущения накатывающего будущего и отступающего в сторону, в позицию не вмешивающегося ни во что, настоящего. Николай внимательно слушал ее, как будто понимал всю значимость этого монолога. А может, и понимал, поскольку стилевидение, в отличие от футуроскопии, не вырывает человека из потока жизни, а, наоборот, погружает его все глубже и глубже.