Битва за прошлое. Как политика меняет историю

• Перенос отношения к конфликтному прошлому из пространства мифа в юридическую плоскость. Таковы многие решения «комиссий памяти» в странах Латинской Америки, переживших диктатуру и репрессии: обсуждение конкретных преступлений и юридических компенсаций становится там способом преодоления страшного прошлого.

Особую разновидность мифов составляют разнообразные теории заговора, объясняющие ключевые события прошлого целенаправленным воздействием каких-либо тайных сил: масонов, разведок, международных банкиров. Разнообразные виды альтернативной истории приобретают популярность у неискушенных в понимании прошлого людей, обычно разочаровавшихся в профессиональной истории и запутавшихся во взаимоисключающей исторической мифологии. К примеру, академик-математик Анатолий Фоменко предложил в своих работах так называемую новую хронологию, отрицающую существование письменной истории до X века нашей эры. Несмотря на очевидную антинаучность этой теории, книги Фоменко и его соавтора Глеба Носовского опубликованы уже общим тиражом 800 000 экземпляров, а в 2019 году в Ярославле его сторонниками был открыт частный «мультимедийный музей», рассказывающий мировую историю с точки зрения «новой хронологии»[55]. «Теорией» Фоменко увлекались люди, имевшие разные взгляды, например бывший чемпион мира по шахматам и оппозиционный деятель Гарри Каспаров и советник президента Путина академик Сергей Глазьев. В недавней статье Глазьева содержится и объяснение популярности «новой хронологии» среди людей националистических взглядов: «Проведенная Фоменко и Носовским реконструкция истории Средних веков, — пишет Глазьев, — ставит Русский мир на подобающую ему высоту центра мировой цивилизации в эпоху традиционного общества»[56]

.

Историю нередко называют «социальным клеем» для российского общества. В самом деле, общее прошлое, трагедии и достижения помогают россиянам ощущать себя частью единой нации, и, можно предположить, в гораздо большей степени, чем это могут сделать другие возможные интеграторы — «общие ценности» или институты вроде церкви. Но что означает эта метафора? Как именно работает история в качестве «социального клея»? Важнейшим механизмом является как раз постоянное использование истории в качестве языка разговора об обществе.

Обнаружив, что в понимании современных историков любой дорогой политикам миф должен подвергаться сомнению, власть попыталась убедить историков прекратить публичные выступления и оставить язык прошлого для политического использования. Дмитрий Медведев, будучи президентом, говорил, что «ученые-историки» могут «сесть где-то в тиши кабинета, в библиотеке, и посмотреть: вот есть одна записка, вот есть вторая записка, вот есть исторический документ из МИДа… ученые пусть пишут что хотят, но учебники, общедоступные средства массовой информации все-таки по таким событиям должны придерживаться общепринятой точки зрения»[57]. Один из ведущих представителей исторической политики в России, председатель Российского военно-исторического общества и бывший министр культуры Владимир Мединский, прямо призывал поддерживать мифы, а не историю, потому что люди, по его мнению, «оперируют не архивными справками, а мифами», и относиться к этому факту нужно «трепетно, бережно и осмотрительно»

[58].

Иными словами, именно мифологизированная история позволяет говорить о политике предельно понятными и простыми словами. Мифы, в понимании Мединского, и являются теми базовыми понятиями «исторического языка», которые можно использовать в политических целях (в том числе для обращения к «общественному массовому сознанию»).

Историки не услышали странного призыва Медведева к самоцензуре, а откровения Мединского сделали его в глазах профессионалов главным олицетворением политизации истории. Примерно в это же время вольное обращение Мединского с источниками в защищенной им докторской диссертации по историческим наукам стало поводом для заявления о лишении его ученой степени, подписанного учеными-активистами[59]

. На статью Глазьева пришлось коллективно отвечать историкам-академикам, директорам институтов РАН[60].

Более того, в 2014 году историки, обеспокоенные судьбой своей науки перед лицом нарастающего давления со стороны политиков, в том числе использующих для этого механизмы государства, создали Вольное историческое общество, пытающееся противостоять наиболее опасным притязаниям властей на контроль над историей[61]. В этих условиях политики, контролирующие государство, в свою очередь, озаботились установлением более жесткого контроля за описаниями Второй мировой войны — того отрезка истории, который служит источником референтных точек, наиболее насыщенных эмоциональным содержанием и потому в меньшей степени подверженных критическому переосмыслению.

История III. Наполеон и Гамильтон, или Прошлое на подмостках, экранах и мониторах