Битва за Рим (Венец из трав)

— Почему? — удивился Луций Корнелий Сулла неожиданному сопротивлению сына. — Женщины — низшие существа. Их жизни ткутся из грубой, простой нити, а не из самого Времени и ничего не значат для мира. Они не творят историю, не управляют государством. Мы содержим их, потому что это наша обязанность. Ограждаем от невзгод, бедности, ответственности. Вот почему — если только смерть не унесла их во младенческом возрасте — они живут обычно дольше мужчин. Взамен мы, мужчины, требуем от них подчинения и уважения.

— Понимаю, — сказал Сулла-младший, принимая объяснение отца в той форме, какую тот и старался ему придать: как простую констатацию факта.

— А теперь мне пора, у меня есть дела, — произнес отец, вставая. — Ты ешь что-нибудь?

— Ем кое-что… Но мне трудно глотать.

— Я еще зайду к тебе попозже.

— Только, смотри, не забудь, папа. Я буду ждать…

«Прежде всего нужно успокоиться, — сказал себе Луций Корнелий Сулла, — и готовиться к выходу в гости». Квинт Помпей Руф, которому не терпелось поскорее завязать дружеские отношения с семейством нового союзника, пригласил их на ужин. К счастью, Сулла не обещал привести с собою дочь. Как сообщила ему убитым голосом Элия, та перестала кричать и плакать, но теперь заперлась у себя в спальне и сказала, что объявляет голодовку. Ничто не могло подействовать на Суллу хуже, чем эта новость. В глазах его загорелся ледяной огонь.

— Я положу этому конец! — прорычал он и, прежде чем Элия успела помешать ему, устремился к спальне дочери.

Ворвавшись в комнату, он выволок упирающуюся в ужасе Корнелию за волосы из постели и начал отвешивать ей хлесткие пощечины одну за другой. Девушка даже не кричала, а издавала какой-то почти неразличимый уху высокий писк, напуганная не столько физическим насилием над собою, сколько страшным выражением, которое застыло на лице ее отца. Наконец тот швырнул ее на пол, точно куклу.

— Не делай больше этого, девочка, — проговорил он после паузы уже спокойным голосом. — Не надо грозить мне голодовкой. Если уж на то пошло, то ты только избавила бы меня от хлопот. Твоя мать почти уморила себя голодом. Но уж поверь: тебе такого со мной сделать не удастся! Можешь голодать или давиться той едой, которую я буду насильно заталкивать тебе в глотку, как крестьянин гусю. Но ты у меня выйдешь замуж за Помпея Руфа-младшего, причем с улыбкой на устах и радостной песней. А иначе я убью тебя. Ты слышала? Убью!

Лицо Корнелии пылало, под глазами набухали синяки, разбитые губы опухли. Однако сердце ее саднило гораздо сильнее, чем лицо. Никогда за всю прежнюю жизнь не доводилось ей узнать такой жестокости, не приходилось бояться отца и беспокоиться за свою безопасность.

— Я слышала, отец, — прошептала она.

Элия ожидала снаружи. Лицо ее было мокро от слез. Но едва она сделала движение, чтобы войти в спальню, как Сулла грубо схватил ее за руку и потащил прочь.

— Прошу тебя, Луций Корнелий, пусти! Умоляю! — заклинала его Элия, разрываясь между страхом и болью.

— Оставь ее. Пусть побудет одна, — отрезал он.

— Я должна к ней пойти! Я ей сейчас нужна!

— Она останется в своей комнате, и никто не смеет к ней входить!

— Тогда позволь мне хоть остаться дома, пожалуйста!

Не в силах удержаться, Элия разрыдалась еще сильнее. Сулла почувствовал, что гнев его иссякает. Сердце в груди неистово колотилось, и к глазам тоже подступали слезы — те, что льются после нервного срыва, а не от горя. Он глубоко втянул в себя воздух и резким, чуть дрожащим голосом проговорил:

— Хорошо, оставайся. Я в одиночку буду изображать счастливое семейство на переговорах о помолвке. Но не вздумай к ней входить, Элия, а не то я расправлюсь с тобой так же, как с ней!

И он один отправился в гости к Квинту Помпею Руфу на Палатинский холм и произвел приятное впечатление на семейство городского претора, включая и его женскую половину, которую приводила в возбуждение одна мысль, что Квинт-младший женится на дочке патрицианских родов Юлиев и Корнелиев. Сам жених оказался приятным зеленоглазым юношей, высоким и стройным, с каштановыми волосами. Однако Сулла быстро определил, что умственными способностями тот и вполовину не мог тягаться с отцом. Это, впрочем, было только к лучшему. Сыну предстояло в свое время занять должность консула (если только для начала ее займет его отец), растить с Корнелией рыжеволосых ребятишек и стать отличным мужем, верным и заботливым. «В сущности, — улыбаясь своим мыслям, подумал Сулла, — Квинт Помпей-младший, хоть дочь наверняка откажется это признать, будет ей намного лучшей парой, чем этот испорченный и наглый щенок, Марий-младший».

Поскольку в душе члены семейства Помпея Руфа оставались людьми провинциальными, званый ужин закончился еще до наступления темноты, хоть темнело зимой в Риме рано. До возвращения домой Сулле необходимо было обделать еще одно дельце. Он в раздумье остановился на ступенях, ведущих вниз, к Новой улице, и хмуро глядел вдаль. Идти к Метробию было далеко да и небезопасно. Где же еще ему скоротать оставшееся время?