Битва за Рим (Венец из трав)

Лаодика была на четыре года старше брата, но очень походила на него внешностью. Этому не приходилось удивляться, так как в их династии братья часто женились на родных сестрах, и сходство переходило из поколения в поколение. Царица была женщина крупная, но хорошо сложенная. Она весьма заботилась о своей внешности: волосы ее были уложены по греческой моде, зеленовато-карие глаза подведены стибиумом, щеки нарумянены, губы накрашены, а ноги и руки имели бурый оттенок от хны. Ее лоб пересекала широкая белая лента диадемы, концы которой струились по плечам. Лаодика выглядела совершенной царицей и намеревалась стать ею.

Но вот она прочла на лице брата свою судьбу и изогнулась, чтобы вскочить с ложа. Однако сделала это недостаточно стремительно: он успел схватить ее за руку и потянул назад; мгновение — и вот уже она полусидит-полулежит у брата на руках. Гордий был тут как тут: он опустился на одно колено по другую сторону от нее с уродливой гримасой торжества. Он знал, какую награду попросит у царя: чтобы его дочь Низа, младшая царская жена, была провозглашена царицей, а ее сын Фарнак — наследником престола вместо сына Лаодики Махара.

Лаодика беспомощно взирала на четверых придворных, которые подвели ее возлюбленного Фарнака к царю, бесстрастно взиравшему на него. Потом царь вспомнил о ней.

— Я не умру, Лаодика, — промолвил он. — Представляешь, эта гадость не вызвала у меня даже тошноты. — Он улыбнулся, откровенно забавляясь. — Зато для того, чтобы убить тебя, яду осталось более чем достаточно.

Схватив Лаодику за нос пальцами левой руки, царь запрокинул ей голову, и она, задохнувшись, судорожно разинула рот, поскольку ужас лишил ее способности бороться за жизнь. Царь понемногу перелил содержимое прекрасного скифского кубка ей в горло, заставляя Гордия зажимать женщине рот после каждой порции и ласково поглаживая ей шею, чтобы облегчить глотание. Лаодика не сопротивлялась, полагая борьбу за жизнь ниже своего достоинства: представители рода Митридатов не боятся смерти, особенно в результате попытки завладеть престолом.

Опорожнив кубок, Митридат старательно уложил сестру на ложе, чтобы возлюбленный мог наблюдать за ее страданиями.

— Не вздумай вызвать у себя рвоту, Лаодика, — любезно предупредил ее царь. — Иначе я заставлю тебя выпить все это вторично.

Зал замер в ошеломленном ожидании. Сколько времени оно продолжалось, никто потом не смог бы сказать, кроме самого царя, однако никому и в голову не пришло обратиться к нему с подобным вопросом.

Взирая на своих придворных, царь обратился к ним с поучительной речью, напоминая в этот момент учителя философии, наставляющего подопечных. Для всех присутствующих познания царя в области ядов оказались неожиданностью: молва об этой стороне его личности была обречена на то, чтобы стремительно облететь все Понтийское царство и проникнуть в сопредельные страны; благодаря уточнениям Гордия слова «Митридат» и «яд» навеки приобрели неразрывную связь и вошли в легенду.

— Царица, — разглагольствовал царь, — не могла выбрать ничего лучше, чем dorycnion, именуемый египтянами trychnos. Полководец Александра Великого Птолемей, которому в дальнейшем было суждено стать царем египетским, привез это растение из Индии, где оно, по рассказам, достигает высоты настоящего дерева, тогда как в Египте не превосходит размером куст; листья его походят на листья полыни. Оно, а также aconiton — непревзойденные яды. Глядя на умирающую царицу, вы заметите, что она будет оставаться в сознании, пока не испустит дух. Личный опыт позволяет мне утверждать, что при этом все чувства ее обострятся, и она будет взирать на мир с гораздо большей проницательностью, нежели в обычном состоянии. Кузен Фарнак, смею тебя уверить, что каждый удар твоего сердца, малейший трепет твоих ресниц, каждый твой вздох, когда ты будешь сострадать ее мучениям, она будет воспринимать, вбирать в себя куда острее, чем когда-либо прежде. Как жаль, что она больше не сможет вобрать тебя в себя в буквальном смысле, не правда ли? — Покосившись на сестру, он удовлетворенно кивнул. — Смотрите, начинается!

Лаодика не сводила лихорадочного взора с Фарнака, который стоял в окружении стражников, уперев глаза в пол. Никому из присутствующих не суждено было забыть этот ее взгляд, хотя многие и пытались: здесь были и страх, и ужас, и восторг, и печаль — богатейшая, постоянно меняющаяся гамма чувств. Она ничего не говорила, ибо просто не могла произнести ни слова; ее губы медленно растянулись, обнажив крупные желтые зубы, шея и спина изогнулись, да так сильно, что она уперлась затылком в колени с обратной стороны; тело ее начали сотрясать судороги, становившиеся все чаще и сильнее, пока все тело не забилось о ложе.

— У нее припадок! — сипло произнес Гордий.

— Именно, — пренебрежительно отозвался Митридат. — И припадок этот ее прикончит, вот увидишь.

Он наблюдал за сестрой с подлинно клиническим интересом, поскольку неоднократно подвергался сходным приступам той же силы, однако ни разу не имел удовольствия любоваться этим зрелищем в своем большом серебряном зеркале.