Читаем Битвы за храм Мнемозины: Очерки интеллектуальной истории полностью

Историк общается не только с собратьями по цеху. В наше время историки получили возможность начинать изучение былого, не дожидаясь наступления сумерек, т. е. того момента, когда, по словам Гегеля, сова Минервы отправится в свой полет. Резко сократился временной лаг между моментом совершения какого-либо события и началом его изучения учеными. Отставание во времени одного явления по сравнению с другим ничтожно и вполне сопоставимо по срокам с периодом активной жизнедеятельности одного человеческого поколения. Историк знакомится с рассекреченными документами, в которых идет речь о событиях новейшей истории и их, скрытых от взглядов современников, механизмах, что побуждает его решать непростые этические проблемы: еще живы непосредственные свидетели недавнего прошлого, болезненно переживающие сам факт происходящей на их глазах переоценки былых абсолютных ценностей. Смерть еще не собрала свою жатву, а специалист по новейшей истории уже начинает и завершает свой труд — и ему предстоит не только встреча с читателями, но и общение с ветеранами. Это общение далеко не всегда будет дружеским.

Увы! на жизненных браздахМгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле Провиденья,Восходят, зреют, и падут;Другие им вослед идут…Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипитИ к гробу прадедов теснит.Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый часИз мира вытеснят и нас![102]

Последняя строчка печатается по современной орфографии, в результате чего ускользает очень существенный нюанс, не нуждавшийся во времена автора в комментариях. У Пушкина сказано вытеснят «из міра», т. е. из сообщества живых людей: внуки сменят дедов на земле. Смена поколений не происходит мирно и безболезненно. Волны поколений не просто идут одна за другой, но набегают друг на друга. Наблюдается самая настоящая интерференция волн. В результате этого взаимодействия, взаимовлияния и наложения поколений наблюдается усиление исторической преемственности в одних точках пространства и ослабление в других его точках. У истории есть свои точки разрыва, точки забвения, точки вытеснения исторической памяти. На ее страницах наряду с неизученным и таинственным так много невысказанного и недоговоренного. Белые пятна чередуются с фигурами умолчания. Те и другие свидетельствуют о разрыве памяти. И далеко не всегда профессиональный историк способен сшить этот разрыв. Более того, иногда именно он — сознательно или бессознательно прибегая ко лжи и извращая исторические события — усиливает этот разрыв и способствует окончательному вытеснению из мира нежелательных остатков недавнего прошлого. И тогда на сцену выходит человек, восстающий на неправду и на тот «особенный склад выспренней речи, в которой часто ложь и извращение переходят не только на события, но и на понимание значения события»[103]

.


Писатель, историк и очевидцы: заочный диалог


Меня интересует казус встречи в пространстве и времени последних живых участников великих исторических событий эпохи 1812 года с тем, кто прибег к остранению и увидел, что в этих событиях действовали не герои и антигерои, а просто люди[104]. И тогда он переосмыслил целый пласт исторической памяти и представил эти события и этих людей в качестве художественного целого. Так была написана гениальная книга, о жанре которой литературоведы спорят до сих пор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука