Битый лед

Словом, цепочка вопросов все росла и росла, пока Рубцов, оторвавшись от бумаг и глянув на меня покрасневшими от недосыпания глазами, не поставил все на свое место:

— Вы когда до нас добрались? В конце июля. И то на четыре дня раньше обычного. А мы уже почти месяц плавали. Так вот, если бы наши перевозки поручить хотя бы тем же мурманчанам или владивостокцам, навигация сократилась бы минимум дней на двадцать. А теперь посчитайте, сколько эти двадцать дней от трех месяцев составят? 22 процента? То-то и оно…

На вторые сутки в машинном отделении «Кубатлы», грохочущем, как камнедробилка, я увидел у распределительного щита электрика, которого даже на вскидку можно было дать около тридцати лет. Он разбирал контактор и попутно что-то объяснял обступившим его «салагам». Делал он это довольно своеобразно, потому что ребята чуть не сгибались вдвое от смеха. Я дождался, пока он закончит работу, и вышел следом за ним на палубу. Закурили.

— Вам здесь нравится? — спросил я.

— Вы разве не видите, что я умираю от счастья? — ответил электрик.

Такая форма ответа уже кое-что предопределяла, по крайней мере, место рождения. Действительно, Евстифеев расстался с «жемчужиной у моря» всего лишь год тому назад.

— Мне легче сказать, в каком порту я не был, чем в каком был. Я даже с англичанами в Гибралтаре в футбол играл… После высшей мореходки ходил электромехаником на «Владимире Комарове», потом перешел на сухогруз. Но вы же знаете, что судьба играет с человеком…

Судьба сыграла с Валерием Евстифеевым так, что во время стоянки в Сингапуре на его вахте сгорел брашпиль. Судно потеряло несколько ходовых дней, а пароходство — круглую сумму в инвалюте. Валерия на три года лишили диплома, и он уехал в Тикси.

Солнце внезапно вынырнуло из-за облаков, и розовые блики заплясали на воде. По мокрому брезенту прыгала чайка, кося в нашу сторону глазами-бисеринками.

Евстифеев посерьезнел.

— Если получу квартиру — останусь. Взаимоотношения проще, да и больше возможностей выдвинуться. Деньги? Они меня, между прочим, не очень-то интересуют.

В Тикси мы пришли в воскресенье днем. Едва стали на рейде, как увидели: к борту бежит катер. Даже по количеству фуражек с «крабами» было ясно: идет начальство. Александр Дмитриевич Рубцов все в том же пиджаке стоял у трапа.

Мы попрощались, и через несколько минут катер высадил меня на пассажирском причале: В гостиницу «Моряк» я шел не один: Рубцов выделил в мое распоряжение курсанта, и парень, очень довольный возможностью лишний раз сойти на берег, нес мой рюкзак.

Утром в пароходстве я быстро договорился с диспетчерами. На Колыму уходил с лесом «Николай Щетинин», тоже судно СВУМФа, и на нем я мог дойти до Зеленого Мыса. Не прошло часа, как я уже шел на катере к борту «Щетинина».

Рулевой, жилистый человек в заломленной набекрень фуражке, оказался любителем поговорить. Лихо крутя штурвал, увертываясь от крутой волны, он уговаривал приехать в Тикси в будущем году, когда будет открыт плавательный бассейн.

«Самый северный в мире!» — восторженно орал рулевой. Тикси провожал меня неистребимой верой в грядущее.

23 августа. В иллюминаторе едва покачивается море Лаптевых, коричневато-голубое, в небе повисли редкие облака. Солнечно. За ночь обогнули полуостров Буор-Хая и сейчас идем на траверзе бара Яны. Я плохо спал ночью, ворочался на узкой деревянной койке (рыбаки зовут ее «ящиком»). Все пытался осмыслить многоликое, пестрое, противоречивое, что обрушилось на меня за эти недели. Я иной раз уподобляю себя перенасыщенному раствору. По идее вот-вот должна начаться кристаллизация. Но она не наступает…

Очень трудно свести к единому знаменателю Арктику сегодняшнего дня. Если попытаться выразить одним словом ощущение от виденного, то точнее всего будет  д в и ж е н и е.

Покой здесь обманчив, Он взрывается неистовой вольтижировкой пурги, грохотом ураганного ветра. Даже льды и те движутся. И движение их неумолимо. То же происходит и с человеком. Динамика жизни, ее ритм ошеломляют. Это ритм больших перемещений, ритм масштабов. Он не имеет ничего общего с толчеей в метро…

А как причудливо закручены судьбы северян! Может поэтому меня и гнетет избыток информации, что хочется запомнить, записать, осмыслить крутые повороты биографий, которые приводят человека в Арктику.

Почему капитан «Щетинина», спокойный, рассудительный Альберт Янович Чакстэ, из Таллина уехал в Херсон, оттуда махнул в Тикси и вот уже тринадцать лет ходит по полярным морям? Сто тысяч «почему» не давали мне уснуть в ночь с 22 на 23 августа.