Битый лед

Перед тем как выйти, женщина обращается ко мне:

— Так вы и есть тот самый писатель, для которого я позавчера пельмени лепила?

Чувствую, что краснею. Хорошо еще, что окна в кабинете Кузьмина пришторены. И поделом! Оказывается, Дерябины ждали, готовились, а я… Как могу, оправдываюсь, клянусь прийти, как только попаду еще раз в Певек. Но когда это будет?

Отпущенное капитаном время истекает.

Жму руки дорогим полярникам, последним, наверное, которых встречаю на трассе.

Еще один ковш с металлоломом рушится в трюм. Не дожидаясь, когда опустят крышки, Сидоренко командует отдать концы, и «Камчатка», как пробка, выскакивает из узкого горлышка Чаунской губы.

ОТ ПЕВЕКА ДО МЫСА ДЕЖНЕВА

Глава последняя — и самая короткая

Календарь на переборке напоминает, что сегодня последний день лета, 31 августа. А вчера шел снег. Ничего не предвещало его появления. Было солнечно, тихо, в небе не спеша плыли не то облака, не то обрывки тумана. «Камчатка» бойко бежала вдоль западного побережья Чукотки, и в штурманской рубке, отделенной от мостика только выгородкой, вахтенный помощник перебирал навигационные карты. Я курил, прислонясь к холодной тумбе пеленгатора, как вдруг на ладонь мне упала снежинка и, чуточку помедлив, растаяла. Я поднял голову. Белые горстки копились на брезенте шлюпок, на лебединых шеях вентиляционных раструбов. В чуть солоноватом йодистом воздухе вдруг пахнуло апрельской капелью, талой водою. Через 30 минут снег прекратился — как отрезало. И только мокрая палуба и темные пятна на брезенте напоминали о первом снегопаде.

Сегодня нам предстоит встреча с «Макаровым», ледоколом того же класса, что и «Красин». Отличаются они немногим: возрастом («Макаров» помоложе) и портом приписки. Ледокол должен передать «Камчатке» топливо и масло, того и другого на судне в обрез.

В динамике раздается голос старпома: матросы и боцман вызываются на швартовку.

Черно-белый Голиаф приближается с правого борта. А ветер, как назло, бьет «Камчатке» в правую скулу. Несмотря на титанические усилия Бори Сахнова нас наваливает на ледокол. Правда, для него «Камчатка» что слону дробина, но все-таки…

— Мы ему что-нибудь мнем? — вопрошает с мостика Боря.

— Мнем, — меланхолично доносится с бака. — Леерные стойки мы ему мнем.

Это докладывает боцман, личность невысокая, худая и, по-моему, ядовитая.

Кое-как заводим швартовы и привязываемся к «Макарову».

А ветер все крепчает. Теперь он дует прямо в нос «Камчатке», отрывая ее от ледокола. Уже один швартов порван. Сидоренко заметно нервничает. Наконец в 6 часов вечера механик докладывает, что топливо принято, и мы отходим.

«А стойки мы им выправили», — утешает старпома боцман.

Больше до самого Петропавловска стоянок не предвидится. Привычно подрагивает палуба под ногами.

Каждое утро из-за синей черты горизонта выкатывается красный шар, чтобы через три вахты опуститься с шипением в ледяную купель Чукотского моря. Темно-коричневые на рассвете отроги хребтов в полдень желтеют, и даже можно разлить снеговые шапки далеких вершин. Так изо дня в день.

И никаких штормов. Словно неведомые руки раскручивают перед носом теплохода синее полотно.

Но удивительнее всего то, что, начиная от Медвежьих островов, мы не встретили ни одной льдины.

«10 лет хожу в Арктику — и первый раз такое вижу. Дуют южные ветры и отгоняют лед от берега», — говорит мне капитан Сидоренко.

У меня вдоволь времени, чтобы перелистать блокноты, перебрать в памяти разговоры с моряками, их рассказы, то соленые, то трогающие за душу.

Когда на трассе речь заходила о морском житье-бытье, одно слово упоминалось чаще других: жилье.

И это было вне зависимости от того, где жил моряк: во Владивостоке ли, в Архангельске, Риге. Исключение составляли мурманчане. Те из них, кто не имел жилья, предпочитали жить в других городах.

Я никогда не задавался целью проводить социологические исследования на предмет обеспеченности моряков квартирами. Я просто долгие годы жил с ними одною жизнью. И теперешний переход по трассе Северного морского пути только лишнее подтверждение моего тревожного вывода: моряки морского флота остро нуждаются в жилье.

Мне говорил с горечью знакомый механик: «Когда прихожу с рейса, то предпочитаю видеться с женой на судне. У меня здесь все условия: спальня, кабинет, ванная. А на берегу однокомнатная квартира и двое пацанов-школьников…»

Мне вовсе не хочется заниматься изысками, кому больше требуется семейное гнездо: токарю или штурману. Очевидно, в равной степени и тому и другому. Мне непонятно только, почему необеспеченных штурманов гораздо больше…

И приходит судно в Архангельск, и летит жена к мужу из Ленинграда. И зачастую живет она там вовсе не из-за неистребимой привязанности к Невскому проспекту. В Ленинграде легче с жильем. Морской флот растет, морскому флоту нужны кадры, кадрам — жилье. Эта триединая истина требует централизованного решения об обеспечении моряков жильем. Порт приписки должен стать для моряка и портом прописки. И постоянной, а не временной!