Бюро убойных услуг

"Вот здесь я и буду жить, - с пьяным умилением решил майор, отвечая на свой полузабытый вопрос: "А что потом?" - Почему бы и нет? С работы меня выперли, денег нет, дом свой я потерял и уже, наверное, не найду, а избушка справная, добротная. Раз курьи ножки - выходит, баба-яга тут прописана. Прилетит сейчас старая на метле, накормит меня, напоит, в баньке попарит да спать уложит. И буду я с этой самой ягой жить-поживать да бражку попивать. Хоть какая-то перспектива..."

В ожидании бабы-яги майор на четвереньках забрался в тесное избушкино чрево, и, свернувшись клубком на грязном полу, провалился в странное забытье, в котором сны причудливым образом мешались с явью.

В зыбком мареве полусна услышал Паша Зюзин мужские голоса.

- Гуляй, Тротил, гуляй!

- Фу, Пахан, не смей жрать эту гадость!

- Ну почему эти кобели не успокоятся, пока все вокруг не обоссут?

- Свою территорию метят. Совсем как люди. Некоторое время беседа текла в том же ключе, и майор почти было отключился, как его затуманенное сознание встрепенулось, автоматически выхватив из бессмысленного потока слов весьма болезненную для Паши фразу.

- Слышал, как "гиббонам" к посту жмурика подкинули со свечкой? осведомился более низкий голос.

- Кто же про это не слышал? - усмехнулся неприятный режущий тенор. Вся Москва уже два дня хохочет, остановиться не может. Так им, козлам, и надо. Вчера на Варшавке полсотни баксов с меня срубили ни за что ни про что. Я уж думаю - может, моего "мерина" под "запора" замаскировать?

- Крутая задумка, - оценил баритон. - Так и напиши крупными буквами на боку у своего "шестисотого": "Запорожец". Мадэ ин Хохляндия. Баксов нет".

- Вот-вот. А в качестве эмблемы нарисую кусок сала.

- Так я к чему о трупе заговорил-то. Знаешь, чьих рук это дело?

-Нет.

- Я вчера был в ресторане и случайно услышал, как пьяный Клоп похвалялся, что это он так схохмил.

- И ты на это клюнул? - усмехнулся тенор. - Клопу и трезвому нельзя верить, а уж когда выпьет, он тебе такие байки сочинит - любой фантаст обзавидуется.

Голоса становились все глуше, Паша Зюзин, качаясь на мягких волнах, уплывал в безбрежный голубой океан. Милицейский жезл в его руке превратился в сияющий меч, правда, тоже полосатый.

- Стой! - размахивая мечом, кричал майор проплывающим мимо крейсерам и линкорам. - Вы превысили скорость! Развернулись в неположенном месте! А у вас почему корма плохо вымыта? Непорядок! А фары где? Где, я вас спрашиваю, передние фары? А ну-ка, платите штраф, штраф, штраф, штраф, штраф...

Где-то на краю сознания пьяного майора затаилось неясное воспоминание о том, что тело бельгийского атташе на его пост подбросил некий Клоп.

* * *

- Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, синяя? - мрачно пробормотал Колюня Чупрун, глядя на бледную до синевы Наталью, чинно возлежащую на кровати поверх одеяла.

Ее тело уже успело окоченеть. Девушка, одетая в короткую полупрозрачную ночную рубашку, лежала в классической позе покойника в гробу. В сложенных на груди руках она держала свечу, правда, на этот раз не зажженную.

- Тот же почерк, что и в деле об убийстве атташе, - заметил Игорь Белокуров.

- Это ничего не значит, - возразил Колюня. - История с подкинутым "гиббонам" покойником, особенно после операции захвата в "Контрольном выстреле", стала притчей во языцех, так сказать, образцом бандитского юмора. Это мог быть и подражатель.

- Где, интересно, она ухитрилась так вывозиться? - спросил Игорь. - В квартире вроде идеальная чистота.

Ночная сорочка девушки была покрыта серыми пятнами, в белоснежных кружевах застряла пыль и комочки грязи. Было очевидно, что из квартиры она выходила.

- Хотел бы я знать, куда ее носило в ночной сорочке, - покачал головой Белокуров. - И как она ухитрилась незаметно выбраться из дома?

- Не носило, а носили, - поправил Чупрун.

- Ты хочешь сказать, что убийца вынес ее из квартиры, извозил в грязи, а потом притащил обратно и убил? Но мы же вели наблюдение! Это совершенно нереально. В доме нет второго выхода!

Наморщив лоб, Колюня смотрел на точеные бедра Натальи. Смуглые, упругие и легкие, они были чудо как хороши. У самого края сорочки сквозь полупрозрачную ткань дразняще просвечивал темный треугольник. Тугие, как наливные яблоки, груди вызывающе торчали, вонзая в тонкие кружева твердые острия сосков.

Помимо воли, опера охватывало возбуждение, мешавшее ему сосредоточиться. Ему хотелось схватить девушку, впиться поцелуем ей в рот, встряхнуть, разбудить от сна, как спящую красавицу из сказки. Несправедливо, что такая красота должна исчезнуть, разложиться, истлеть, превратиться в прах.

"О чем я только думаю, - одернул себя Чупрун. - Совсем сдурел от этой работы. Мозгами шевелить надо, а не слюни над трупом пускать. Так. Значит, из дома никто не выходил, но Наталью бесшумно забрали и вернули в квартиру. Вчера убийца Айма тоже не вышел из дома. Он ушел через подвал. Вот оно!"