Бюро заказных убийств

Если не считать Хааса, который, несмотря на глубокие познания в древнегреческом и санскрите, в жажде убийства не уступал тигру, Уинтер Холл не мог не питать симпатии к удивительным ученым фанатикам. Все они поклонялись фиктивному этическому идеалу, лишая людей жизни с такой же холодной уверенностью и сосредоточенностью, с какой решали математические задачи, расшифровывали иероглифы или, плотно закрыв за собой двери лабораторий, проводили сложные химические эксперименты. Наибольшую симпатию вызывал Джон Грей. Сдержанный англичанин с внешностью сельского помещика, он развивал радикальные идеи относительно роли драматургии в современном обществе. Во время долгих недель ожидания, пока ни Драгомилов, ни Груня не появились, Холл вместе с Греем ходил в театры и ценил эту дружбу как источник нового образования. Каждый сотрудник бюро по-своему коротал период вынужденной праздности: Луковиль занялся плетением корзин и постиг характерный для индейцев племени юкиа рисунок из трех рыб; Харкинс увлекся акварелью в духе японской школы: мастерски изображал листья, мхи, травы и папоротники; бактериолог Брин продолжил многолетнюю работу по изучению злостного вредителя зерновых культур под названием «клоп-черепашка»; Олсуорти заинтересовался радиотелефонией и разделил с Брином лабораторию на чердаке; преданный посетитель городских библиотек Хановер погрузился в научные изыскания и посвятил себя написанию четырнадцатой главы глубочайшего исследования под названием «Физические основы эстетики цвета». Одним теплым вечером он усыпил Холла чтением тринадцати готовых глав нового труда.

Бездействие не смогло бы продолжаться в течение целых двух месяцев, и все агенты давно разъехались бы по домам, однако в Сан-Франциско их удерживали регулярно поступавшие от шефа известия. Каждую субботу, вечером, почти в одно и то же время, Олсуорти отвечал на телефонный звонок и слышал характерный, лишенный красок и интонаций голос Драгомилова, который из раза в раз повторял единственное распоряжение: распустить Бюро заказных убийств. Присутствовавший на одном из совещаний Уинтер Холл поддержал предложение. Впрочем, его выступление выслушали с вежливым безразличием, ибо он считался посторонним, а высказанного им мнения никто не разделял.

Сотрудники не считали возможным нарушить однажды данную присягу. В бюро было принято неукоснительно соблюдать правила. Даже сам Драгомилов ни на шаг не отступил от служебной инструкции: в строгом соответствии с протоколом получил от Холла гонорар в пятьдесят тысяч долларов, совершил над собой суд, признал собственную вину перед обществом, приговорил себя к казни и избрал Хааса исполнителем приговора. Кто они такие, спрашивали себя сотрудники, чтобы нарушать дисциплину, если даже шеф строго придерживается устава? Роспуск организации, которую все члены считали социально полезной, стал бы чудовищным злом. Как заявил Луковиль, подобные действия разрушили бы мораль и опустили сотрудников до уровня зверей. Разве они звери?

– Нет! Конечно же, нет! – послышались полные страсти восклицания присутствующих.

– Вы все сумасшедшие! – не выдержал Уинтер Холл. – Под стать своему руководителю.

– Моралистов неизменно считают невменяемыми, – возразил Брин. – Впрочем, следует уточнить, что таковыми их считают необразованные современники. Ни один из не заслуживающих презрения моралистов не в состоянии действовать против собственных убеждений. На протяжении долгих веков истории человечества моралисты с радостью принимали распятие, сожжение и прочие мучения во имя идеи. Только таким способом они могли придать силу своим учениям. Вера – вот что главное! И люди чувствовали, что учения моралистов несут добро. Мученики во имя идеи верили в правоту своих суждений и деяний. Чего стоит человеческая жизнь в сравнении с вечной истиной мысли? Принципы без личного примера не больше чем пустое тщеславие. Разве мы считаем себя наставниками, не способными воплотить свои рассуждения в жизнь?

– Нет! Нет! Нет! – опять раздались убежденные возгласы.

– Как глубокие мыслители и преданные идее общественные деятели мы не осмелимся нарушить собственные принципы, – заключил Харкинс.

– Иначе не сможем подняться к свету, – добавил Хановер.