Black Chalk

— В курсе был только Марк… Обычно Эмилия не забывала запирать дверь, когда мы оставались одни. Но однажды… Марк ввалился в комнату, и… Только поэтому он и узнал раньше всех. Я имею в виду, раньше тебя.

— К чему такая скрытность? Все рады и счастливы за вас.

— И ты?

— И я, конечно.

Джолион снова опустил взгляд на ноги:

— Эмилии казалось, что ты… По ее словам, иногда она смотрит на тебя, и… не знаю.

— Значит, Эмилия ненормальная, ясно?

— Ты прав, — сказал Джолион, — она ненормальная. — Он кивнул. — Ну, пошли, выпьем пива. Завтра поедем в Лондон — не сомневаюсь, остальные обойдутся без нас один денек. Одевайся, я угощаю.

Чад приподнял одеяло и взглянул на себя:

— Кажется, я спал в одежде…

XXVI(vi).Извините, мне самому не хочется перебивать прошлое настоящим. И все-таки придется на время прекратить. Я должен встать, отвлечься от работы, перемотать назад.

* * *

XXVI(vii).Резко, противно жужжит домофон. Кто-то стоит у входной двери.

Я решаю не обращать внимания. Может, это просто сосед забыл ключи, такое случается постоянно. Но я сейчас пишу важную сцену, в моем старом дневнике нет точных слов и фраз, какими мы обменивались в то утро. Кто-то снова и снова нажимает кнопку, я в досаде качаю головой — пытаюсь игнорировать жужжание, как надоедливую муху. Закрываю глаза и вспоминаю, чем тогда все закончилось в комнате Чада. Неужели мы сказали друг другу что-то важное? Еще чуть-чуть — и я закончу главу. Проклятый домофон! Кто-то снова и снова жмет на кнопку, и еще… и еще… и еще… и еще.

Я захлопываю дневник, вскакиваю на ноги. Невозможно работать! Подхожу к панели домофона, кричу:

— В чем дело?

— Помогите, пожалуйста, помогите! — Женский голос.

Гнев сразу исчезает, меня охватывает леденящий страх.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Пожалуйста, быстрее, он сейчас… — И громкий, пронзительный крик.

— Иду, иду, — говорю я. — Держитесь!

Я не знаю, куда кидаться. Смотрю на свои босые ноги. Обуться — не обуться? Вытираю о бедра вспотевшие ладони.

Выбегаю на площадку, перед квартирой напротив стоит сосед и ищет ключи, хлопая себя по карманам. Может, позвать его с собой?

Нет времени объяснять. Шлепаю босыми ногами по каменным ступеням, несусь вниз, перескакивая через две или три ступеньки.

Я слишком быстро бегу, с такой скоростью можно и шею себе свернуть!

Я замедляю ход. А потом еще замедляю.

На полпути я останавливаюсь, прислоняюсь к перилам, вцепляюсь в них изо всех сил.

А потом происходит кое-что ужасное… Мне так стыдно, но… если бы только я был в полном порядке, если бы выздоровление дошло до конца, если бы я чувствовал себя крепче, тогда я бы…

Я разворачиваюсь и поднимаюсь назад. Сосед еще ищет ключи и ругается вполголоса, роясь во всех карманах.

Я закрываю дверь и с хрипом падаю на пол. Вскоре порывисто вскакиваю и бегу искать лоток для льда. Разом принимаю вечернюю порцию таблеток. Чувство вины ужасно, оно не дает мне покоя. А еще я слышу стук — тук-тук-тук… Стук похож на дурное воспоминание, мне делается тошно: мир не хочет меня принять?.. Тук-тук-тук… Господи, позвольте мне закончить эту главу, но стук не прекращается, не исключено, кто-то стучит ко мне.

XXVII(i).Прошла неделя, не меньше, с тех пор как я в последний раз что-то написал.

А может, десять дней?

Все начинается с головной боли. Я просыпаюсь, как от толчка, как будто у меня за окном разверзается земля, как будто меня будит ужасный рев. И вдруг чувствую такую острую головную боль, что целый день не встаю с постели. Не забыть: таблетки — важная часть распорядка. Таблетки нужны, чтобы унять боль. Чем больше таблеток, тем меньше боли.

Я лежу, пытаюсь вспомнить странный сон. Неужели сон разбудил меня? Я видел не нас шестерых. На сей раз я был с женщиной в каком-то людном месте. Я много и бессвязно говорил, но о чем? Кто — Эмилия или Дэ? Во сне мне казалось, я вижу то одну, то другую, и как будто это не сон. Я в каком-то трансе подходил к стойке, рассказывал об Игре и пил виски, стопку за стопкой. Я словно вижу перед глазами картинку, голограмму, расплывающуюся по краям, и вместе с тем она настоящая. Я могу протянуть руку и потрогать свои воспоминания. Меня тошнит, я лежу в постели не шевелясь, как после тяжкого похмелья. Бывает ли похмелье, если пьешь во сне? И может ли сон причинять такую сильную головную боль?

Даже на следующий день голова не проходит. Боль поутихла, но не прошла совсем, я не могу писать. А вдруг головная боль — симптом моего писательского ступора? Или она — его причина? А может, мое растительное состояние вызвано боязнью дописать рассказ до конца?

Я могу отложить неизбежное, отложить падение. История задумчиво топчется в том месте, где мы собрались в Лондон на день рождения Марка. Что нового способна поведать такая глава? Мы замечательно проводили время, и все были счастливы. Мы наслаждались своей юностью и близостью друзей, которых считали самыми лучшими людьми на свете.