Читаем Благие намерения полностью

Альма склоняется над девушкой, уже забравшейся под одеяло. «Спокойной ночи, девочка моя, — говорит она шепотом. — Спокойной ночи, не забудь посчитать оконные стекла, так всегда делают на новом месте, и тогда твои сны сбудутся». «Спокойной ночи, тетя Альма, — шепчет Анна, — спасибо, что позволили нам приехать, такой прекрасный вечер был». Она не обвивает руками шею Альмы, что-то ее останавливает, зато Альма гладит ее по щеке: «Погасить свет или пусть горит?» «Спасибо, я сама погашу». «Только не засни со светом», — предупреждает Альма. «Нет, нет», — улыбается Анна, и Альма, в сером халате, с жиденькой, туго заплетенной косицей на спине, тихонько покидает комнату. Без корсета тело ее обвисло, голова выпячена, а спина согнута, словно она несет нечеловеческую ношу.

Хенрик в ночной рубахе сидит на застеленной кушетке, придвинутой к буфету, и маленьким ключиком заводит карманные часы. Перед ним стул с зажженной свечой. Из сумрака бесшумно появляется мать. Светится белое как мел лицо, но глаза в тени, она похожа на громадную слепую рыбу на большой глубине. Вот она подходит, ставит свечу на буфет и садится на стул — теперь видны и глаза, она тяжело дышит: «Анна — славная девушка, — шепчет она отрывисто, изо рта у нее пахнет кислым молоком. — Очень славная и красивая, настоящая принцесса. Береги ее». Хенрик качает головой: «Мне все это по-прежнему кажется сном, — отвечает он тоже шепотом, стараясь уклониться от материного дыхания. — Как будто не со мной происходит». Мать наклоняется и целует его в губы: «Спокойной ночи, мой любимый мальчик. Спи крепко. Не кори себя за бабушку. Кому-кому, а тебе уж совсем себя винить не в чем». Альма смотрит на сына затуманенными блестящими глазами, губы влажные. Хенрик, качая головой, хочет что-то сказать, но потом передумывает. «Ну, спокойной ночи, — повторяет Альма и целует руку сына. — Спокойной ночи, и не забудь погасить свет». Дважды кивает и со слабым пыхтением исчезает в темноте, бесшумно притворив за собой дверь. Хенрик в недоумении, ему страшно: Что происходит? — спрашивает он себя.

Альма, сняв халат, бродит по комнате — неслышно, на цыпочках. Часы в столовой бьют одиннадцать, им вторят часы церкви, от порыва ветра снаружи заскрипела вывеска, и снова воцаряется тишина. Альма, натянув одеяло на живот, сидит выпрямившись, со сцепленными руками и смотрит на маленький крестик из слоновой кости, который висит в торце алькова. «Боже милостивый, — произносит она, — прости мне мои прегрешения и ныне и во веки веков. Боже милостивый, сохрани и благослови моего мальчика! Боже милостивый, прости меня за то, что я не могу полюбить эту девушку. Боже милостивый, сделай так, чтобы она ушла из жизни Хенрика. Коли я ошибаюсь, коли мои мысли черны по одной лишь злобе, покарай меня, Господи! Покарай меня! А не его и не ее!»

Она гасит керосиновую лампу, но еще долго не спит, уставившись в темноту, напрягает слух — в столовой какое-то движение, верно, Хенрик направляется к этой чужой женщине. Альма садится в постели, сердце колотится как сумасшедшее, она вот-вот задохнется. Ну, конечно, Хенрик направляется к этой женщине!

Анна приходит в возбуждение, увидев белую фигуру, возникшую в сером четырехугольнике двери. Она откидывает одеяло и отодвигается к стене, он немедленно оказывается в ее объятиях, они шепчутся и смеются — самый настоящий бунт против родителей.


Анна. …у тебя холодные ноги.

Хенрик. …ага, сейчас согреются.

Анна. …у меня ноги всегда теплые, приходится даже высовывать их из-под одеяла. А потом так приятно снова спрятать их.

Хенрик. …ох, уж эта твоя страсть к наслаждениям.

Анна. …да, обожаю наслаждения, до безумия. Увидишь, я и тебя научу.

Хенрик. …чему научишь?

Анна.

Ляг на спину, я поцелую тебя. (Целует его в губы.) Ну?

Хенрик. …Спасибо, согласен!

Анна. …а вдруг твоя мама нас слышит?

Хенрик. …и это тоже?…

Анна. …разумеется.

Хенрик. …ты бесцеремонна до предела. (

С восторгом.) Бесцеремонна ведь?

Анна. …ты мой. Я бесцеремонна до предела.

Хенрик. …бедная мама.

Анна. …«оставь отца своего и мать свою, и воздастся тебе и долго будешь жить в стране, которую даст тебе Господь». Разве не так написано?

Хенрик. …не совсем, но у тебя тоже неплохо получилось.

Анна. …бедный Хенрик!

Хенрик.

…подумать только, я лежу в своей старой мальчишеской кровати, лежу с тобой — в голове не укладывается.

Анна. А теперь тебе все-таки надо идти. Нам нельзя заснуть вместе.

Хенрик. Не очень уверен, что мама принесет нам кофе в постель.

Анна. …спокойной ночи.

Хенрик. …спокойной ночи, не забывай меня, пожалуйста.

Анна. …прямо сейчас начну думать о тебе.


Хенрик закрывает дверь и на цыпочках пробирается к своему ложу в столовой. Он не слышит, как мама Альма рыдает в подушку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее