Нурденсон.
Мне тоже есть кое о чем рассказать. Но я лучше помолчу. Не собираюсь чернить свою супругу.Хенрик.
Думаю, не нарушу обета, если скажу, что фру Нурденсон говорила о своем муже с большой нежностью.Нурденсон.
Она говорила с вами обо мне «с большой нежностью». Так-так. С нежностью. Черт.Хенрик.
Мне очень жаль, что я упомянул об этом разговоре.Нурденсон.
Ну что вы. Не волнуйтесь, пастор. Язык сболтнул. Это человеку свойственно.Хенрик.
Надеюсь, фру Нурденсон не пострадает…Нурденсон
(Хенрик.
Слава Богу.Нурденсон.
Значит, вам, пастор, теперь известна наша тайна.Хенрик.
Я ничего не знаю ни о каких тайнах.Нурденсон.
Но вы же знаете, разумеется, что моя жена меня бросала? Два раза, чтобы быть точным.Хенрик.
Нет, этого я не знал.Нурденсон.
Вот как. (Хенрик.
Предполагаю, что вы, господин Нурденсон, имели там своих информаторов. По крайней мере одного конторщика я там видел.Нурденсон.
Как великодушно было с вашей стороны приютить рабочих лесопильни.Хенрик.
Ничуть не великодушно, просто логично.Нурденсон.
Настоятель что-нибудь сказал?Хенрик.
Да, безусловно.Нурденсон.
Можно полюбопытствовать?Хенрик.
Настоятель Граншё был настроен очень решительно. Он сказал, что если я еще раз предоставлю помещение церкви для социалистических или революционных сходок, он будет вынужден подать на меня рапорт в Соборный капитул. И что он не намерен смотреть сквозь пальцы, как Божий дом превращают в прибежище анархистов и убийц.Нурденсон
(Хенрик.
Как ни печально, но собрание оказалось бессмысленным. Арвида Фредина все равно уволили.Нурденсон.
Уволили, верно.Хенрик.
Я бы должен был выступить, но промолчал.Нурденсон.
А не лучше ли держать язык за зубами? Иногда?Хенрик.
Когда доходит до дела, я бываю трусоват.Нурденсон.
Не расстраивайтесь, пастор. В следующий раз вы будете стоять на баррикадах.Хенрик.
Я никогда не буду стоять на баррикадах.Нурденсон.
А может, ваша милая женушка не слишком одобрительно отнеслась к вашему поспешному решению предоставить им часовню?Хенрик.
Приблизительно так.Нурденсон
(Хенрик.
Что вижу?Нурденсон.
Этого я не скажу. А как бы вы, пастор, отнеслись к идее своего рода сотрудничества?Хенрик.
Сотрудничества с кем?Нурденсон.
Со мной. В следующий раз, когда начнутся беспорядки, вы взойдете на трибуну или влезете на деревянный ящик или на станок и обратитесь к массам.Хенрик.
С чем же?Нурденсон.
Вы могли бы, например, сказать им, что самое главное сейчас — постараться не перебить друг друга.Хенрик.
С рабочими на заводе обращаются хуже некуда, их постоянно унижают. ИНурденсон.
Все не так просто.Хенрик.
Вот как! А как же на самом деле?Нурденсон.
По-моему, нам с вами, пастор, ни к чему продолжать этот разговор.Хенрик.
У меня есть время.Нурденсон.
Мне кажется, он был не особенно плодотворным.Хенрик.
Я, в основном, испытывал страх.Нурденсон.
Неужели?Хенрик.
Некоторые люди меня пугают.Нурденсон.
Я вам не нравлюсь.Хенрик.
Скорее, пугаете.Нурденсон.
А вам, пастор, никогда не приходило в голову, что я тоже, возможно, испытываю страх? Только другого рода?Хенрик.
Нет.Нурденсон.
Со временем, быть может, придет.Инженер Нурденсон встает и молча пожимает руку Хенрику. Тот провожает его до выхода и придерживает дверь. Дождь со снегом тяжелой массой обрушивается на холм. Дорога серая и скользкая. Хенрик стоит, провожая глазами черную фигуру, удаляющуюся к воротам. И внезапно понимает, что только что говорил с человеком, который намерен его убить.
IV
В пасторской усадьбе весенняя уборка: выставляют зимние рамы, выбивают ковры, драят полы, протирают книги, чистят керосиновые лампы, вешают летние шторы. Солнце и ласковый ветер, синие тени под деревьями, вот-вот распустятся березы. Грохочет водопад, вода в реке под холмом поднялась. Спешат куда-то белые облака. Як, растянувшись на солнце у подножья лестницы, следит и сторожит. Поблизости стоит детская коляска, в ней спит Даг. Анна, в большом переднике, с растрепавшимися волосами, выбивает диванные подушки, Миа и Мейан вытряхивают одеяла — пыль стоит столбом. Соседка с дочкой моют полы и лестницу. Пастор предпочел не путаться под ногами.