Благодарность

Я выдвигаю ящик и вижу в нем две жестяные коробки, покрытые многолетней патиной, — такие точно пришлись бы по душе старьевщику. Открываю первую. Внутри — маленькие желтые таблетки, штук пятьдесят. Я так ошарашен, что едва не роняю коробку. Миша ничего не замечает. Я захлопываю коробку. Мое сердце стучит в несколько раз быстрее, чем минуту назад. Открываю вторую коробку, в которой и впрямь лежат канцелярские принадлежности — скрепки, кнопки, старательная резинка.

Беру ластик, аккуратно закрываю крышку, задвигаю ящик. Миша сидит за столом, склонившись над листом, и пытается что-то вывести на нем своим скачущим почерком. Одна ее рука лежит на бумаге, другая держит карандаш.

Я не в силах произнести ни слова.

Сколько таблеток в этой коробке?..

Штук пятьдесят, не меньше.

А медицинский персонал и понятия не имеет.

Вспоминаю разговор санитара с мадам Сельд, при котором я присутствовал несколько недель тому назад.

Выходит, это снотворное.

«Дорогая Мари», — написала Миша на листе.

Она подняла карандаш и медлит.

Миша глядит на меня: без моей помощи ей не продолжить, она робеет перед листом бумаги. Я ободряюще киваю. Она снова берется за дело.

Я приближаюсь к столу.

Поколебавшись несколько секунд, обращаюсь к пациентке:

— Миша, посмотрите на меня.

Она поднимает голову, словно девочка, которую прервали во время диктанта.

— Вы копите таблетки, которые вам приносят после ужина?

— Что-что?

При виде этих притворно простодушных глаз у меня возникает неодолимое желание обнять ее.

— В поисках ластика я по ошибке открыл другую коробку. Догадываетесь, что я там увидел?

Молчание пациентки длится недолго. Я знаю ее, я очень хорошо узнал ее за время нашего знакомства. Иногда мне даже кажется, что я могу читать ее мысли.

— Подождите. Я вам скажу… Это только… для того… чтобы быть… съедобной… понимаете?

— Чтобы быть свободной?

— Да. Свободной, вот именно. Просто знать. Что это мозвожно… Пока у меня еще есть голова на плече.

Долгое время мы сидим молча.

— Вы не скажете?

— Я подумаю, Миша.

Миша стоит перед злой директрисой, которая разглядывает ее без капли сочувствия.

— Мадам Сельд, я вынуждена с прискорбием сообщить вам, что несколько дней назад мы получили письмо, в котором в ваш адрес выдвигается обвинение в совершении ряда правонарушений. Кроме того, в данном письме содержится перечень всех без исключения предметов, которые находятся в вашем распоряжении.

— Вот оно что. Но кто же мог написать такое?

— Это не имеет значения. Сосед, соседка, посетитель, медицинская сестра, ваша подруга Грейс Келли! А может быть, сиделка, которая позарилась на ваш вентилятор или транзистор! Такова человеческая натура, мадам Сельд, и, учитывая ваши корни, я не думаю, что это стало для вас откровением. Или вы считали, что положение изменилось? Увы, нет: ради комнаты с хорошим видом, ради мебели люди готовы на все.

— Знаете, у меня почти ничего нет. Я продала квартиру, чтобы оплачивать свое пребывание здесь, у меня осталось одно-единственное кольцо, а мой транзистор не стоит и гроша.

— Это только слова. Так все говорят. А потом — раз! — обнаруживается кубышка. Но речь о другом. Полагаю, вы прекрасно понимаете, о чем пойдет наш разговор.

— Вы о бутылке виски?

— Не притворяйтесь невинной овечкой.

— Я не догадываюсь, о чем вы.

— Вот как? Вы уверены? А может быть, мне следует незамедлительно уведомить высшее страховое управление о том, что находится в ящике вашей прикроватной тумбочки, мадам Сельд?

Миша молчит. Чувствует, что наказание неминуемо.

Директриса обращается к ней ледяным тоном:

— И вы полагаете, что имеете право вот так все бросить? Покинуть свой пост, сложить с себя все обязанности? Вы полагаете, что имеете право решать? В жизни не ожидала подобного от такой дамы, как вы. Мы приняли вас, потому что сочли вашу кандидатуру достойной нашего учреждения. Мы приняли вас, потому что верили: вы готовы сражаться до конца. Потому что именно это мы хотим видеть в своих пациентах: боевой дух, стойкость, упорство. Мы непрерывно боремся с текучкой кадров. Это вопрос рентабельности. Я отлично знаю, что вы замышляете, не принимайте меня за идиотку. Я отлично знаю, что лежит в вашем ящике и каким образом вы намереваетесь это использовать. Вот зачем вы держите в шкафу виски! Прелестная смесь. Мне стыдно за вас, мадам Сельд.

— Да нет же. Впрочем, возможно… или нет. Но точно не сейчас.

— Вот как? И по какой причине я должна вам верить?

— Потому что я надеюсь.

— И на что же вы надеетесь?

— Отыскать их. Быть в состоянии поехать к ним, когда это случится.

— Раньше надо было думать!

— Но я не могла.

— Что это вообще за история?

— Она сложная. И в то же время очень простая.

Миша садится. Она пытается вспомнить все, она больше не смотрит на собеседницу. Начинает рассказывать. Вскоре она обращается не к директрисе, а к самой себе или к кому-то, кого уже нет.