Благодать

Я бы хотел прояснить, что у меня нет ни малейшего желания участвовать в теологических и моральных спорах вокруг гомосексуализма, как бы важны они ни были. Я пишу о Мэле только по одной причине: моя дружба с ним сильно изменила мои представления о том, как благодать может повлиять на мое отношение к людям, «отличающимся» от других, даже если различия между ними и мной существенны и, возможно, непреодолимы.

От Мэла я узнал, что гомосексуализм — это не случайный выбор стиля жизни, как я легкомысленно полагал. Как Мэл описывает в своей книге, он ощущал гомосексуальные позывы с подросткового возраста, отчаянно пытался их в себе подавить и, будучи подростком, страстно желал «вылечиться». Он постился, молился, подвергался ритуалу помазания. Он прошел через обряды изгнания бесов, как под руководством протестантов, так и католиков. Он записался на прохождение лечения посредством выработки у человека отрицательного рефлекса, во время которого его били электрическим током каждый раз, когда он чувствовал возбуждение при взгляде на фотографии мужчин. На некоторое время химическая терапия сделала его заторможенным, и он почти перестал адекватно воспринимать действительность. Но самое главное, Мэл отчаянно не хотел быть геем.

Я вспоминаю один телефонный звонок, разбудивший меня среди ночи. Не позаботившись о том, чтобы представиться, Мэл сказал тусклым голосом: «Я стою на балконе шестого этажа, глядя на Тихий океан. У тебя есть десять минут, чтобы объяснить мне, почему я не должен прыгнуть». Это не было просто трюком, который должен был привлечь мое внимание; не так давно Мэлу почти удалась попытка покончить с собой, пустив себе кровь. Я умолял его, используя все личные экзистенциальные и теологические аргументы, которые только могли придти мне в голову спросонья. Слава Богу, Мэл не прыгнул.

Я также вспоминаю драматичную сцену, произошедшую несколько лет спустя, когда Мэл принес мне вещь, подаренную ему на память его любовником. Вручив мне голубой шерстяной свитер, он попросил меня бросить его в камин. «Он согрешил, но теперь раскаялся»,- сказал он. И он оставляет теперь эту жизнь позади и возвращается к своей жене и семье. Мы ликовали и молились вместе.

Мне вспоминается другая драматичная сцена, когда Мэл уничтожил свою карту члена Калифорнийского бассейн-клуба. Загадочная болезнь проявилась среди гомосексуалистов Калифорнии, и сотни геев отказывались от своего членства в подобных клубах. «Я это делаю не потому, что боюсь болезни, а потому что знаю, что это правильный поступок», — сказал мне Мэл. Он взял ножницы и разрезал жесткую пластиковую карту.

Мэл сильно колебался между супружеской верностью и неверностью. Иногда он поступал с разгулявшимися гормонами как тинейджер, а иногда как мудрец. «Я понял разницу между скорбью целомудренного человека и скорбью человека виновного, — сказал он мне однажды. — И та, и другая скорбь реальны. И та, и другая мучительны, но последняя гораздо страшнее. Скорбь целомудренного человека, какую ощущают люди, давшие обет безбрачия, знает, от чего она отказалась, но не знает, что она потеряла. Скорбь виновного человека всегда помнит о том, что она утратила». Для Мэла скорбь виновного человека означала преследующий его страх того, что если он решит открыться, то потеряет как свою семью, так и карьеру, возможность отправлять обязанности священника, и, вполне возможно, свою веру.

Несмотря на весь этот комплекс вины, Мэл в конце концов пришел к выводу, что все его возможности сводятся к двум: или он сойдет с ума, или обретет свою цельность. Как попытки подавить гомосексуальные желания и жить в гетеросексуальном браке, так и попытки оставаться гомосексуалистом, отказавшимся от брачных уз, по его мнению, точно привели бы к сумасшествию. (К тому времени он посещал психиатра пять раз в неделю по сто долларов за сеанс). Его понимание цельности заключалось в том, чтобы найти гомосексуального партнера и броситься в объятия своей гомосексуальной сущности.

Одиссея Мэла смутила и расстроила меня. Моя жена и я проводили с Мэлом долгие ночи, обсуждая его будущее. Мы вместе перечитывали те фрагменты в Библии, которые относились к его проблеме и разбирали их возможное значение. Мэл постоянно спрашивал, почему христиане заостряли внимание на принадлежности человека к сексуальным меньшинствам, упуская при этом из виду другие типы дурного поведения, упомянутые на тех же страницах. По просьбе Мэла я принял участие в марше геев в Вашингтоне в 1987 году. Я не был непосредственным участником или даже журналистом, а был просто другом Мэла.

Он хотел, чтобы я был рядом с ним, когда он будет принимать решения отностельно вопросов, лежащих на нем тяжким грузом.

Собралось около трехсот тысяч манифестантов, отстаивающих права гомосексуалистов, и они явно намеревались шокировать публику, надев на себя такие аксессуары, которые не показал бы ни один вечерний выпуск новостей. Тот октябрьский день был морозным, и серые тучи плевались дождевыми каплями на колонны, марширующие по столице.