Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

И началась поездка по ухабистой — чертовски ухабистой! — дороге. Почти немедленно на нас обрушился шквал противоречивых медицинских заключений. Традиционные медицинские анализы свидетельствовали о стремительном росте опухолей в теле Трейи. Но эти же самые тесты полностью соответствовали тому, чего и следовало ожидать, если бы опухоли растворялись под воздействием энзимов.

Вчера я испугалась, и из-за этого у меня была неспокойная ночь. Позвонил мой денверский врач и сообщил о результатах теста — канцероэмбрионального анализа (КЭА), который измеряет количество протеина в раковых клетках, циркулирующих в крови, и тем самым отражает количество активных раковых образований в теле. Аналогичный анализ, сделанный тем январем, когда мне поставили диагноз, показывал 7,7 (нормой считается от 0 до 5). После первого лечения в Германии он был 13, а перед моим отъездом оттуда, в мае, — 16,7. Предполагается, что мы рассматриваем эти показатели как признак того, что опухоли растут, и если это так, то мы должны предпринимать очередные шаги. Мой последний тест был 21. Значит ли это, что опухоли снова стали активными? Значит ли это, что опухоль в мозге, которая должна оставаться в стабильном состоянии от двух до трех лет, стала расти? И что моя иммунная система неспособна удерживать стабильное состояние? И что я должна снова обдумать возможность продолжающейся ежемесячной химиотерапии? Я пробыла дома всего две недели, сказала я, обращаясь к Жизни. Ну хватит, дай мне чуть больше времени, чтобы передохнуть от всего этого!

К счастью, этим утром мы с Кеном дозвонились до Гонзалеса. Он сказал, что по поводу КЭА вообще не стоит волноваться. «У меня есть пациенты с показателями 880 и 1300 по КЭА, и их дела идут нормально. Да и вообще, если показатель ниже 700, я даже не начинаю беспокоиться». Он предупредил, что во время лечения энзимами показатель может резко возрасти, когда раковые клетки разрушаются и высвобождают протеин, который и измеряет КЭА. «Ничего страшного, — сказал он. — Показатель может взлететь от 300 до 1300 за две недели, и обычные доктора начинают сходить с ума. 21 — показатель некоторой активности, но не очень высокой». Можете вообразить волну облегчения, которая меня окатила. Мне полегчало вдвойне, когда Гонзалес заверил меня, что это лечение действует и для мозга, потому что энзимы проникают сквозь барьер, отделяющий кровь от мозга (недавно я узнала, что большинство моих «запасных» методов — фактор некроза опухолей, антинеопластины Буржински, моноклональная химиотерапия, — увы, этого не делают). Доктор Гонзалес говорил так уверенно, что я сразу почувствовала себя лучше. Надеюсь, что он прав. По крайней мере, сейчас я чувствую себя гораздо увереннее, и это будет очень важно, когда на следующей неделе я пойду на прием к своему онкологу, придерживающемуся более традиционных взглядов, чтобы посмотреть все тесты и выслушать его рекомендации.

Рекомендации традиционной медицины были такими: немедленно начать непрерывную химиотерапию или поступить еще радикальней — начать химиотерапию очень высокими дозами, настолько высокими, что она убьет костный мозг, — а потом сделать трансплантацию костного мозга (вся эта процедура в целом считается самым мучительным из всех существующих способов лечения). Мы с нетерпением ждали результатов анализа крови от Гонзалеса, теста, который должен определить, растут опухоли или все-таки растворяются.

Кажется, энзимы помогают. Ур-ра! Это первая хорошая новость за очень долгое время. Я снова сдала образцы волос и крови после месяца лечения, и мой показатель упал с 38 до 33 — самое стремительное падение за месяц лечения, с которым сталкивался Гонзалес. В этот же период я стала принимать антиэстрогены, так что отчасти это уменьшение, возможно, произошло благодаря им (недавно я разговаривала с одной женщиной, которая сказала, что у нее полностью исчезли маленькие опухоли в легких, когда единственным ее лечением была овариоэктомия [удаление яичника]). Нас с Кеном эта новость от Гонзалеса страшно обрадовала!

Мой энтузиазм был немного омрачен появлением нового симптома — болей в правой руке, которые могли появиться из-за того, что опухоль стала давить на другое место, но я помню, как во время визуализации мне было сказано не волноваться, если появятся странные симптомы: они могут проявиться из-за того, что опухоль, исчезая, меняет форму. Такие сеансы внутреннего общения по-прежнему позитивны и оптимистичны; основное чувство, которое они вызывают — даже перед лицом тревоги, — «со мной все будет в порядке». Это не то, что называется «позитивное мышление»: эти мысли не вызваны ни принуждением, ни даже сознательным намерением, они появляются сами по себе. И они вполне убеждают, пусть даже и не совпадают с результатами тестов ортодоксальной медицины!

Вся эта ситуация доводила меня до белого каления. Кому прикажете верить? В тот день я пошел выгуливать собак, и вот какие мысли крутились у меня в голове.