Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

— Когда это было? — спросил я ее однажды вечером вскоре после нашего знакомства.

— Мне было тринадцать лет. Я сидела у камина, совершенно одна, и смотрела на огонь. И вдруг совершенно неожиданно я стала дымом от огня и стала подниматься в небо, все выше и выше, а потом слилась со всем пространством.

— Ты перестала чувствовать, что ты — это твое тело и твоя душа?

— Я растворилась полностью, стала одним целым со всем миром. Не было вообще никакого своего «я».

— И ты не спала?

— Точно нет.

— Но ощущения были очень реальными, да?

— Абсолютно реальными. Было такое чувство, словно я вернулась домой, словно я оказалась там, где мне и надо быть. Сейчас я знаю, как это все называется, — я нашла свое истинное «Я», обрела Бога, Дао и так далее, но тогда-то я не знала всех этих слов. Я просто знала, что я дома, что я в полной безопасности или, скорее, что я спасена. Это был не сон, наоборот, все остальное казалось сном, обычный мир выглядел как сон, а это было по-настоящему.

Это мистическое переживание на всю жизнь стало для Трейи главной путеводной звездой, хотя она и нечасто об этом говорила («те, кто много знает, немного говорят…»). Оно сказалось на ее прошедшем через всю жизнь интересе к духовности и медитации, оно привело к тому, что она поменяла свое имя на Трейя; оно стало частью той силы и стойкости, с которыми она встретила свою болезнь.

Я растворяюсь, мои молекулы смешиваются со всем космосом — с самого детства эта картина стала чем-то вроде определяющего символа моей жизни. Только она по-настоящему трогает меня, способна вызвать слезы у меня на глазах, заставляет идти по духовному пути, находить свою общность со всем миром, делать «дело моей жизни» — заставляет лучше, чем если бы я делала это для себя или для других. Кажется, одна из причин, по которой я недовольна своей работой и учебой, — в том, что мой подлинный интерес находится внутри меня. Остальное быстро мне надоедает. Думаю, что отчасти это потому, что по-настоящему меня интересуют только внутренние, духовные вопросы, а когда я пытаюсь направить их вовне — например, занимаясь психологической помощью, — я теряю к ним интерес.

Мне надо прислушиваться к внутреннему голосу, к своему внутреннему наставнику, делать его сильнее, взаимодействовать с ним… Только тогда я буду способна слышать его настолько, чтобы моя жизнь приобрела направление. При мысли об этом сладко замирает сердце, и я, печатая с закрытыми глазами, чувствую, что могу поймать это внутреннее ощущение растворенности и всепоглощающего стремления. Оно было главной темой, путеводной нитью моей жизни. Все началось с чувства растворенности, а потом оно стало глубже и вылилось в глубокую, светлую заботу обо всем, что связано с нашей человеческой природой — или, лучше сказать, божественной природой. По правде сказать, в конечном счете я тоскую по тому состоянию, где нет моего эго, где я свободна от него…

И, по правде сказать, именно в этом и заключается цель медитации.

— Трейя, милая, знаешь, это не смешно. Давай наливай чай и иди сюда, наконец. — С легким, слабым звуком угас огонь. — Это совершенно не смешно. Сейчас я сам туда приду.

Но нет никакого «туда». Мне ничего не видно. Я ощущаю только одно — чувство холода.

— Ладно, ты меня поймала. Левое плечо, и так даме. «Процвету на твоих останках». Просто замечательно. Послушай, давай хотя бы минутку просто поговорим.

Глава 6

Тела и разума больше нет!

Я спокойно сижу и ощущаю, как мое дыхание циркулирует по телу. Ноги скрещены в позе полулотоса. Далеко внизу я слышу гулкий рокот волн: вода ласкает берег, проникает в песок, а потом медленно, словно нехотя, снова уходит в свою пучину, чтобы там собраться воедино и опять устремиться вперед плавным чувственным движением, дотянуться до другого — и в этом порыве за пределы себя есть и томление, и дерзость. Вовнутрь и вовне; расставание и встреча; безопасность и риск. Так же и дыхание циркулирует по моему телу, впускает в мое тело другое, подобно тому как вода просачивается в песок; два различных элемента смешиваются, берут друг у друга, дают друг другу жизнь. А потом я выталкиваю воздух наружу, в воздушный океан вокруг меня, подобно тому как море возвращается в свои собственные глубины перед тем, как снова скользнуть к берегу, приласкать его и уйти в песок. Вместе они блестят и сияют в лучах восхода, и непрестанный гулкий рокот их встреч и разлук, новых встреч и новых разлук наполняет мое существо.