Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер

Помогут ли энзимы? Прав ли Гонзалес? Я не знаю. Надеюсь на это, но за время пребывания здесь у меня было столько противоречивых чувств! Это совсем не похоже на веселые каникулы. По дороге сюда я плакала просто от того, что перевал Независимости так величественно красив, а на следующий день, придя в свою комнатку для медитаций, я заплакала от того, что солнечный свет так красиво пробивается сквозь осиновые листья. Ничего такого не произошло бы, если бы не осознавала, что в следующем году, быть может, я уже не смогу полюбоваться всем этим. Вся эта красота заставляет меня настолько ценить жизнь, что я не могу не хотеть все больше и больше! Мне трудно не почувствовать привязанности, когда я слышу звук кристально чистого ручья в тени высоких деревьев и отчетливое, мягкое шуршание морского ветра в зарослях дрожащих осин, когда меня развлекают грациозные прыжки Каира, возбужденно гоняющегося по траве за какими-то созданиями, когда ночью я смотрю на небо, которое вдруг кажется многолюдным, и ахаю от неожиданной ясности и яркости мириад и мириад звезд. Да, порой я чувствую, что очень привязана к жизни, особенно здесь, в Аспене.

За это время мне постоянно приходится вспоминать не только о своей привязанности к жизни, но и о новых ограничениях. Это тяжело. Когда я слушаю об экзотических местах, в которых побывали мои друзья, или когда Кен звонит, чтобы рассказать о ретрите в Катманду, куда можно было бы поехать вместе, я тут же начинаю думать о микробах, о грязной воде и о том, что мне нельзя подхватить даже обычную простуду: мои войска уже целиком заняты битвой с раком, и не осталось ни одного свободного солдата даже для маленького сражения с простудой, не говоря уже о чем-нибудь более экзотическом и трудном для иммунной системы! Я боюсь, что отныне моя возможность путешествовать очень ограничена…

Когда я выхожу из дома, мне приходится подробно планировать каждое путешествие, каждую экскурсию, даже каждый день. Я должна помнить про инсулин, про время приема энзимов, убедиться, что я взяла с собой все таблетки и воду, иметь при себе что-нибудь сладкое, если вдруг упадет уровень сахара в крови, всегда носить с собой запасную теплую одежду и т. д. и т. п. Необходимость всех этих расчетов, кажется, удовлетворяет сидящего во мне невротика. Беспорядочные мысли, которые больше всего отвлекают меня во время медитаций, крутятся примерно так: приняла я утреннюю порцию энзимов или нет?.. Так, подумаем: если я выпила утренние таблетки в

двенадцать часов, то, значит, в час мне надо поесть или хотя бы перекусить из-за инсулина… Если я не приняла утренние таблетки, то как бы мне впихнуть в сегодняшний день эту порцию?.. Надо не забыть запастись инсулином и пополнить запасы антиэстрогенных таблеток обоих типов перед тем, как я поеду в Аспен… Надо проехать мимо больницы — взять копии результатов анализа и послать их в клинику Андерсона… Может, сегодня вечером стоит поменять дозу инсулина, уровень сахара слишком высокий… и прочее, и прочее, и прочее. Все это хлам, ведь все эти расчеты вторгаются в часы, отведенные для другого, — разум-мартышка, разум-мартышка[136]

… Иногда он меня раздражает, иногда изумляет, а порой он даже ненадолго затыкается.

Ретрит, на который я поехал — впервые за последние три года мы с Трейей провели порознь больше, чем пару дней, — был ретритом дзогчен. Я вернулся в Аспен и встретился с Трейей. Мы по-прежнему не позволяли себе верить в то, что энзимы действительно могут помочь, Трейя вслух говорила, что сомневается, застанет ли она следующую весну, но ее радость и страстная безмятежность всегда рано или поздно выходили наружу, и у меня начинала даже немного кружиться голова от счастливых мыслей.

Пока я была в Аспене, случилось много замечательного. Во-первых, Джон Денвер женился на Кассандре — мы с Кеном считаем, что она прекрасна, и нам очень нравится ее австралийский акцент. Свадьбу устроили в Старвуде[137]

, почти полностью окруженном острыми горными пиками, эффектно освещенными вечерним солнцем.

Во-вторых, вернулся Кен, набравшийся сил и вдохновленный после своего канадского ретрита. Перед отъездом Кен сказал: «Сам толком не знаю, зачем я туда еду». Впервые в жизни увидела, как Кен снимается с места, сам не зная зачем. Он сказал, что и сам как следует не понял. Но этот ретрит, который давал Пемо Норбу Ринпоче, оказался самым высоким посвящением, очень редким и важным событием. На Западе такое устраивали только дважды, и во всем мире очень мало учителей могут давать такие посвящения. Сам ретрит, судя по всему, был изматывающим. Кен за эти две недели получил больше десяти посвящений — приобщений к духовной энергии. Вернулся он совсем другим — более спокойным и легким.

Были и другие прекрасные моменты. Один из них — то, что я просто проводила время со своими родителями, позволяя, чтобы все делали за меня. Еще один — ежегодный симпозиум фонда Виндстар «Выбор — III», который на этот раз провели в шатре Аспенского музыкального фестиваля; это было прекрасное, вдохновляющее, радостное событие.