Благородный демон

Однако со вчерашнего дня и особенно после того, как они сидели в гавани, он уже стал представлять себя, вдвоем с нею. Возникло полное согласие, а его доверие к ней неизмеримо возросло. От всего, что она говорила и делала, оставалось впечатление легкости, близости и совершенной естественности; они уже вполне освоились друг с другом; теперь было достаточно раскрыть свои души и ничему не противиться. Косталю уже казалось, что он привык воспринимать свое будущее в зависимости от нее. Возбуждение прошло, оставив чувство этой женитьбы как чего-то желанного. Однако физически он не мог произнести тех слов, которые связали бы его.

— В Афинах невеста посвящала Артемиде свои детские игрушки. У вас — кролик и завиток из своих волос. В Беотии, когда она подъезжала впервые к дому мужа, сжигали одно из колес ее повозки в знак того, что она уже никогда не уедет отсюда. В Риме новобрачный поднимал жену на руки и переносил через порог.

— Интересно, хватит ли у вас сил поднять меня…

Косталь угадал в этих словах незамысловатую провокацию, и это было ему приятно. Когда он поднял ее, она обхватила его шею и прильнула к его губам. Он пронес ее через ванную, но на пороге своей комнаты остановился и поставил на ноги. Потом предложил закончить вечер совместным чтением.

— Давайте почитаем, например, «Дневник» Толстого, дожидаясь друг друга в конце каждой страницы. Можно начать с того места, где он пишет: «На протяжении пятидесяти лет женщины постоянно падали в моих глазах». Или, быть может, вы прочтете то место, которое начинается такой цитатой из Гоголя: «Господи! В мире и так уже достаточно всяческих нечистот! Зачем Тебе понадобилось прибавлять к ним еще и женщину?»

Все эти любезности привели, как и можно было ожидать, к шалостям и дурачествам. Однако в этот вечер он не прикасался к ней, опасаясь испортить такой удачный день и к тому же, желая показать ей, что она хороша для него и без чувственных наслаждений. В своей одинокой постели он ворочался и, улыбаясь, шептал: «Моя маленькая девочка», думая: «Теперь было бы уже преступлением

оттолкнуть ее и совсем некрасиво оставлять в той неопределенности, как я это делаю. Да, породив в ней любовь и надежду, я просто обязан жениться».

Ночью он проснулся и, услышав капли дождя, вспомнил, что, когда уходил от нее, окно в ее комнате было полуоткрыто. Забеспокоившись, как бы она не застудилась, он на цыпочках проскользнул к ее двери, и ему пришло в голову, не заперлась ли Соланж. Но дверь открылась, и Косталь вошел. Он не стал рассматривать ее спящей — она не любила, если смотрели на нее голую, или одевающуюся, или моющуюся в ванне. Может быть, ей не нравится, когда смотрят, как она спит… Он заметил только свернувшуюся калачиком фигуру и подумал: надо сказать ей, что это вредно для кровообращения. В боксерском зале между раундами ему говорили: «Вытягивайте ноги!»

Он закрыл окно и, выходя, поцеловал ножку ее кровати.

Дневник Косталя

29 сентября. — Вчера был день чудес. Сегодня после двух радужных дней проза. Уже пять лет, как я не жил вместе с женщиной. Теперь учусь заново.

Белый дворец, Розовый дворец и т. д. К счастью, я уже знаю все это. Уж лучше совсем не видеть какой-нибудь музей, чем осматривать его всего один раз вместе с женщиной, если только она не обладает совершенно исключительными качествами.

Все время беспокоюсь о ней. Не скучает ли она? И достаточно ли я хорош с ней на ее взгляд? Не мало ли я по-дурацки трачусь, чтобы выглядеть галантным кавалером? А когда она говорит: «Не обращайте на меня внимания!» — искренне ли это? (Женщины считают идеалом, когда им угождают в мелочах, а сами они — в большом.) Возвращаюсь к себе в комнату за час до обеда после того, как с десяти утра непрерывно был наедине с нею, и только одно желание — лечь. Сердце колотится, как в лихорадке. Ощущение нервного срыва. Я почти не владею собой. Мы расстались только три четверти часа назад, и нервы все еще напряжены.

Ожоги от встречающихся лиц, а я приклеен к ней. И, конечно, никогда до сих пор еще не встречалось их столько. (Та, с косами вокруг головы, подобными кольцам Сатурна…) Если бы я только был один! Грустный, как лошадь, чьи товарищи пасутся на воле, а у нее во рту удила. Одно-единственное существо лишает тебя огромного мира, ставит перед тобой перегородку. Оно выпило все, и блистательный мир перестал существовать.

(Записано перед сном.) Эти три дня, из которых первые два были безупречны, эта девушка с идеальным характером, воплощение кротости и такта, эти три дня словно бы расплавили всего меня. Вечером искал какой-то предмет и не мог найти, хотя он лежал прямо перед глазами. Это расплавление касается даже лица, делая его каким-то полинявшим; веки настолько тяжелые, что с трудом поднимаю их. И все эти совершенно никчемные мысли. Я уже не принадлежу сам себе!

Название для романа о браке: «Человек, потерявший душу».

Первое время после женитьбы Толстой считал себя счастливым. На самом деле он впал в отупение. Его оглушили.