Благородный Дом. Роман о Гонконге

— Это я узнаю лишь после того, как прочитаю папку.

— Брайан, вы сегодня просто превзошли себя. Хорошо. — Кросс рассеянно вертел в руках папку, и оба полицейских знали, что он дразнит их, хотя ни тот, ни другой не понимал зачем. — В остальных разделах этого доклада есть парочка любопытных вещей. Имена — такие, как Винченцо Банастасио… Места встреч — такие, как Синклер-тауэрс… Кому-то из вас что-нибудь говорит название «Нельсон трейдинг»?

Оба покачали головами.

— Все это весьма любопытно. Коммунисты справа, коммунисты слева… — Его взгляд стал ещё более безжалостным. — Похоже, мерзавец есть и в наших собственных рядах, возможно, чин у него не ниже суперинтендента.

— Но это невозможно! — невольно вырвалось у Армстронга.

— Как долго вы работали у нас в Эс-ай, милый мальчик?

Армстронга чуть не передернуло.

— Два срока, почти пять лет, сэр.

— Считалось, что у Советов не может быть шпионов вроде Зорге или Кима Филби. Боже мой, Филби! — Неожиданное бегство в советскую Россию этого англичанина, который одно время считался одним из лучших агентов Эм-ай-6 — британской военной разведки, призванной проводить разведывательные и контрразведывательные операции за границей, — в январе того года потрясло весь западный мир. В частности, потому, что до недавнего времени Филби работал первым секретарем британского посольства в Вашингтоне[78] и отвечал за связь с министерством обороны, госдепартаментом США и ЦРУ по всем вопросам безопасности на самом высоком уровне. — Каким образом, во имя всего святого, он мог быть советским агентом все эти годы и оставаться вне подозрений — это же невозможно, верно, Роберт?

— Да, сэр.

— И тем не менее это оказалось возможным, и он долгие годы имел доступ к нашим самым сокровенным тайнам. Во всяком случае, с сорок второго по пятьдесят восьмой год[79]. И где он начал свою шпионскую деятельность? Господи помилуй, в Кембридже в тридцать первом году. Его завербовал в партию другой архипредатель — Берджесс, тоже из Кембриджа, и его приятель Маклин, чтоб им обоим вечно гореть в аду. — Несколько лет назад эти два высокопоставленных сотрудника «форин офис», министерства иностранных дел (и тот и другой во время войны служили в разведке), неожиданно бежали в Россию под носом у британских контрразведчиков, и последовавший скандал потряс Британию и весь блок НАТО. — Кого ещё они завербовали?

— Не знаю, сэр, — осторожно сказал Армстронг. — Но можно поспорить, что это все высокопоставленные лица из правительства, «форин офис», университетской среды, прессы, особенно прессы, и, как Филби, они внедрились чертовски глубоко.

— Когда имеешь дело с людьми, нет ничего невозможного. Ничего. На самом деле люди — это ужас что такое. — Кросс вздохнул и слегка поправил папку. — Да. Но ведь быть сотрудником Эс-ай — привилегия, верно, Роберт?

— Да, сэр.

— Туда ведь должны пригласить, верно? Туда нельзя записаться добровольцем, так ведь?

— Нельзя, сэр.

— Я ведь никогда не спрашивал, почему вы не остались с нами, верно?

— Нет, сэр.

— Ну и почему?

Издав про себя стон, Армстронг глубоко вздохнул:

— Потому что мне нравится быть полицейским, сэр, а не рыцарем плаща и кинжала. Мне нравится работать в уголовном розыске. Мне нравится, когда я могу перехитрить преступника, настичь и арестовать. И затем доказать его виновность в суде в соответствии с законом, сэр.

— Ага, а мы в Эс-ай этого не делаем? Нас не интересует законность или все такое, а только результаты?

— У Эс-ай и Эс-би разные правила, сэр, — осторожно проговорил Армстронг. — Без них колония оказалась бы в крайне затруднительном положении.

— Да. Именно так. Люди — это ужасно, и фанатики множатся, как черви в трупе. Вы были хорошим тайным агентом. Теперь, сдается мне, пора отплатить за все часы и месяцы скрупулезного обучения, которое вы прошли за счет Её Величества.

Сердце Армстронга екнуло дважды, но он не издал ни звука, а лишь задержал дыхание и поблагодарил Бога за то, что даже Кросс не может перевести его из департамента уголовного розыска против его воли. Он отбыл два срока в Эс-ай, но вспоминал их с содроганием. Да, поначалу казалось лестным, что выбрали именно его, почтили доверием, но это быстро приелось. Внезапные задержания под покровом темноты, закрытые разбирательства, и не нужно никаких настоящих доказательств, лишь результат и ордер на срочную тайную депортацию, подписанный губернатором, а потом сразу на границу или на джонку — и на Тайвань, и никаких обжалований или пересмотров. Никаких и никогда.

— Это не по-британски, Брайан, — всегда говорил он своему приятелю. — Я за честное, открытое разбирательство.