Благословение имени. Взыскуя лица Твоего

Поток воды живой орошает мир вокруг нас и шепчет нам что-то весной и летом, зимой и осенью. Та вода наполняет каждое слово подлинностью, когда мы открываем ее исток. Как только этот исток открыт, человек становится дверью, устьем, через которое живая вода омывает все бытие. «Человек – пастух бытия», – говорит Хайдеггер в «Письме о гуманизме». Если же мы захотим выразить это более точным, существенным образом, не прибегнем ли мы к именам, которые Иисус избрал для себя? Я – дверь овцам. Я

– пастырь добрый. Я – источник воды живой

.

Бог наделил Адама способностью схватывать и обозначать первоначальную красоту мира свободными человеческими именами. Однако самым большим из Его даров была способность к раскрытию собственного Его имени. Оно дано нам с самого начала. Дано в памяти, в интуиции, в речи, сокровенном лике, утаенной красоте, которая поджидает нас всюду. Это имя нужно уметь найти на забытой родине слов. Ибо каждое приближение к имени Божию ведет нас к истоку непостижимой, словно скрывшейся красоты, растворенной вокруг. Эта красота пребывает с нами всегда, хотя приоткрывается изредка. Когда мы находим ее следы, в нас просыпается горечь, что мы пришли слишком поздно. Время встречи с ней всегда позади, но и по неизреченной милости всегда впереди – в нас самих.

Блаженный Августин был одним из тех, кто, приблизившись к ней, открыв ее в себе, сумел исповедать за всех нас:

«Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная, поздно полюбил я Тебя! Вот Ты был во мне, а я – был внешним и там искал Тебя, в этот благообразный мир, Тобой созданный, вламывался я, безобразный! Со мной был Ты, с Тобой я не был. Вдали от Тебя держал меня мир, которого бы не было, не будь он в Тебе. Ты позвал, крикнул и прорвал глухоту мою; Ты сверкнул, засиял и прогнал слепоту мою; Ты разлил благоухание Свое; я вдохнул и задыхаюсь без Тебя. Я отведал Тебя и алчу и жажду; Ты коснулся меня, и я загорелся о мире Твоем».19

Приглашение, вырезанное на камне

Спросим: каков первый знак нашего существования на земле? Восприимчивость к неизвестному. Какое открытие мы делаем прежде всего? Большинство из нас, те, у кого есть мать, обретает ее по взгляду, по рукам, по голосу, по звуку его, который несет в себе какой-то запас уютной, живой теплоты. Невесомое вещество звука слетает с материнских губ, касается нас, исчезает, возникает и скрывается вновь. Но скрывается не навсегда и недалеко, от многих ласковых незаметных касаний оно делается неотъемлемой частью нашего рождающегося я. Это срастающееся с нами звуковое тело, становящееся в нас и плотью, и смыслом, зовом, укором или побуждением, словно зацепляет за все окружающие нас предметы, вводит их в орбиту нашего существования. Каждая из вещей получает свое наименование, обретает лицо, прежде всего потому, что лицо есть у нас, потому что у нас есть имя.

Имя – универсальное средство общения, в котором происходит непрерывный обмен между словесной формой нашей вести и содержанием, которое в нее вложено. Так, в русском языке можно найти десятки игровых ситуаций, в которых наше имя ведет игру всерьез и в шутку, принимая или посылая другим любовь, иронию, нежность, фамильярность, угрозу, презрение, почтение с оттенком презрения, чувство дистанции с завистью, зависть без дистанции, упрек, мольбу, суд… Обращаясь к человеку по имени, можно обещать ему бессмертие или приговаривать его к смертной казни в сердце своем, но тем же именем можно тешить и пеленать его, как младенца, облизывать, как кошка котенка, можно отдавать приказы, передавать нечто по секрету…

И потому имя, которое носим, не просто болтается у нас как солдатский номерок на шее, оно по-своему впитывает в себя все, к чему прикасалось, наполняется воздухом, в котором носилось и произносилось. Мы живем со всеми вариациями наших имен, сохраняем их в памяти, ощущаем их как домашнее тепло, в котором оживает внезапно все, что с ним когда-либо происходило. С годами мы как бы обрастаем собственным именем, которое растет медленно, как куст на земле нашей жизни. Оно может стать мудрым как Конфуций, распутным как Казанова, кряжистым как пахарь на неплодной земле, сжимающим вам горло как Малюта, намоленным как обитель отшельника. Оно словно ручеек, по которому в нашу память перетекает обступающая нас новизна мира, оно – как малое ядро нашего существования, в котором готова уместиться вся человеческая вселенная.