— Знаете, Чарльз, я много думал об этом, действительно много, и, честное слово, чем более я об этом размышлял, тем больше приходил к мысли о правильности выбранного пути. Россия, на мой взгляд, достаточно велика и могущественна по своим размерам, населению и положению; нам нечего бояться ни европейских держав, ни даже их союза. Конечно, объединив силы нескольких европейских держав, можно нанести России поражение, но цена такой победы будет несопоставима с достигнутыми преимуществами. Так что, мистер Уитворд, я не готов принять какого-либо участия в вашем крестовом походе против Парижа. Да и вам советую закончить с ними дело миром. Время идёт, расходы растут, люди гибнут, а вы так и не можете победить французов. Может быть, оставить эту затею?
Каменный подбородок и острый взгляд англичанина, в глубинах которого всё больше нарастала тёмная, тягучая неприязнь, явственно свидетельствовали, что ход нашей беседы посланнику короля Георга совершенно не по нраву.
— Ваше Высочество, Сент-Джеймский кабинет, служить коему я имею честь, весьма щепетильно относится к поддержанию европейского равновесия, которое страшным образом нарушилось после несчастного парижского переворота 1789 года…
— Ах, оставьте! — перебил я. — Желание мистера Питта во что бы то ни стало сохранить европейское равновесие похоже на религиозный фанатизм. Люди, слабые духом, всегда мечтают о том чтобы «всё оставалось по-прежнему». Но смею заметить, что это невозможно. Как двести лет назад сказал один недурной драматург:
'В делах людей прилив есть и отлив.
С приливом достигаем мы успеха,
Когда ж отлив наступит,
Лодка жизни по отмелям несчастья волочится.
Сейчас ещё с приливом мы плывём
Воспользоваться мы должны теченьем,
Иль потеряем груз'*.
— Другими словами, Чарльз, — продолжил я, не давая тому возможности переварить эту цитату из Шекспира, — одни нации возвышаются, другие клонятся к упадку, третьи впадают в ничтожество, и это совершенно естественный процесс. Противостоять ему — то же самое, что пытаться удержать руками морской прибой. Сто лет назад наша страна практически не участвовала в европейской политике, в то время как поляки спасали Вену от турок. Теперь же всё переменилось, Польша канула в Лету, а в союзе с Веной действует уже Петербург. Что же, вы нам теперь ради Европейского равновесия прикажете убираться обратно за Днепр?
Уитворд саркастически улыбнулся.
— Но вы нас не послушайте, правда?
— Если вы будете говорить глупости, то, конечно же, нет. Кстати, если вспоминать дела давно минувших лет, то, кроме Европейского равновесия, я бы ещё задумался о таком вопросе, как
Ни один мускул не дрогнул на любезной физиономии Уитворда, и только в глубине его серых глаз туманный дымкой отразилось глубочайшее неприятие моего вопроса.
— Ваше Величество, Великобритания — суть морская держава! Обладание морями есть неотъемлемая часть английского характера, то, к чему каждый англичанин стремится всей своей душой. Для нас господство на морях также естественно как для вашей державы обладание сушей. Ведь вы же не находите несправедливым, что Россия в одиночку владеет гигантскими пространствами Сибири?
— Отнюдь: мы приложили гигантские усилия для овладения этими землями.
— Ровным счётом также и мы приложили огромные силы и жертвы для господства над морями, к чему было чрезвычайно много претендентов!
— Но, дорогой мой мистер Чарльз, насколько это справедливо? Вот теперь можете закрыть морскую торговлю для любой державы, когда как она приносит огромные средства. Тем самым вы, по сути, господствуете над Европой, произвольно устраивая блокаду побережья любой страны, которая вам неугодна. Пока сохраняется такое положение дел, всякие разговоры про какое-то «европейское равновесие» совершенно бессмысленны! Кстати про блокады: ваша эскадра из шести кораблей уже несколько месяцев находится в виду Мальты. Наши силы там — всего лишь четыре фрегата, назначенные для охраны торгового мореплавания, и решительно не могут угрожать никаким интересам ни Великобритании, ни кого-либо из её союзников. Как нам это понимать?
Лицо Уитворда стало окончательно непроницаемо.
— Ваше Величество, нам известно, что ныне на Мальте заканчивается устройство нового порта, способного принимать большие эскадры линейных кораблей. Это вызывает беспокойство нашего Адмиралтейства. Сент-Джеймсский кабинет полагает, что Мальта может принадлежать либо самим мальтийцам, либо, по свойству территориальной близости и родственности населения, отойти Неаполитанскому королевству, но никак не к России, особенно, учитывая политику вооружённого нейтралитета, не так давно проводившуюся Россией на морях.