БЛАТНОЙ

Я метнул, но неудачно. Бросок получился неточным - слишком низким. Синеватое узкое лезвие сверкнуло, вертясь, и ударилось со звоном о ствол автомата. Теперь я оказался обезоруженным, беззащитным и, чувствуя это, отступил опасливо.

Я ждал стрельбы… Но ее не последовало. Брюнет торопливо спрыгнул с крыльца, отбежал к противоположному бараку и там, яростно матерясь, швырнул оружие в снег. Очевидно, автомат иссяк - в диске кончились патроны. А может, он просто спешил уйти - укрыться вовремя… Лагерь уже охватила тревога. Над зоной метались прожектора. Слышался гул голосов и топот бегущих сюда людей.

Я склонился к Николе. Он кончался. Глаза его остывали, подергивались тусклой пленкой. Губы - уже посиневшие и почти неживые - трудно двигались что-то шепча… Я приник к ним ухом и уловил еле слышное, легкое дуновение слов:

— А все-таки… Я умираю блатным… Ты говорил, что можно переиграть, - так исполни это! На помин души! Видишь сам, что творится… Разве я могу иначе? И расплатись с Баламутом - ладно? Сделаешь?

— Сделаю, - пробормотал я. - Все, брат, сделаю. Расплачусь - будь спокоен!

Но расплачиваться с Баламутом было уже ни к чему. Он погиб этой же ночью, скошенный автоматной очередью, вместе с другими обитателями моего веселого барака.

54

Ночная стрельба

(продолжение)

Обстоятельства, связанные с ночным этим происшествием, были вот каковы: после смерти Гуся и особенно после того, как обвинение в убийстве незаслуженно пало на одного из ссученных - на друга Брюнета, враги наши переполошились, их охватила паника. И вот тогда Брюнет поклялся отомстить блатным, отомстить жестоко и всем сразу. Вскоре он дождался удобного случая.

Суки, как известно, пользовались доверием администрации, были в контакте с ней, и кое-кто даже служил в лагерной самоохране и имел доступ к оружию. С помощью одного из таких вот самоохранников Брюнету удалось тайком заполучить автомат. Случилось это в полночь. Спрятав автомат под полою бушлата, Брюнет осторожно выскользнул из штабного барака, ворвался к блатным и с ходу с порога открыл яростную стрельбу.

Урки в этот момент не спали - шла большая игра. Игроки (их было несколько пар) располагались на полу возле печки. Вокруг них теснились любопытствующие. И здесь же, как обычно, кривлялся и мельтешил Баламут.

Все они полегли под пулями. Спаслись лишь те из блатных, кто находился по другую сторону печки - в дальнем конце барака.

Спасся, кстати, и знаменитый онанист Солома. Он ведь жил уединенно, ютился за занавеской и не принимал участия в общих развлечениях - ему с избытком хватало собственных, своих…

Тринадцать трупов за одну ночь - это было событие чрезвычайное! И хотя в лагерях за последние годы привыкли к крови, такое обилие ее встревожило всех. Дело дошло до Москвы. На пятьсот третью стройку срочно прибыла комиссия из министерства. Началось строжайшее расследование.

Брюнета и всех его друзей из самоохраны тотчас заковали и отправили в Красноярскую внутреннюю тюрьму. Одновременно были арестованы и надзиратели, дежурившие в зоне в ту роковую ночь.

Комиссия вообще действовала весьма решительно: лагерная администрация была перетасована и частично разогнана, а командный состав - полностью сменен.

А затем дошла очередь и до нас. По зоне пополз слушок о готовящемся массовом этапе. И вскоре то, о чем смутно поговаривали арестанты, подтвердилось. Однажды утром - на вахте во время развода - старший нарядчик зачитал список тех, кому надлежит готовиться к отправке. Список был большой и в нем - одним из первых - значилось мое имя.

В последний момент (когда этапируемые уже брели с вещами к воротам лагеря) я завернул в больницу к Левицкому. И вот какой произошел у нас разговоре

— Что ж, прощай, - проговорил, сдвигая брови, Костя. - Жаль, конечно. Нелепо как-то получилось. Главное - не вовремя.

— Нелепо, конечно, - сказал я, - хотя - как знать? Старый кореш мой, Никола Бурундук, говорил: «Что Господь ни делает - все к лучшему. Он больно бьет тех, кого сильно любит».

— Это какой же Никола? Тот, что был убит возле барака?

— Тот самый, - кивнул я.

— Ну, вот видишь, - скупо усмехнулся Левицкий, - видишь сам, какова цена этим изречениям? Да и вообще трудно, мой милый, рассчитывать на лучшее… Но все же имей в виду, старый уговор остается в силе.

Он пристально, остро, из-под нависших бровей глянул на меня, царапнул сощуренным глазом:

— Понимаешь? По первому сигналу… Мы надеемся.

— Но неизвестно ведь, куда нас теперь загонят, где мы окажемся.

— Неважно. Если в пределах стройки…

— Ладно, - кивнул я и спросил, понижая голос: - Скажи-ка, только честно. Эта ваша затея, по-твоему, реальна? Ты сам-то веришь в нее?

— А ты? - спросил он тотчас же. Я молча пожал плечами.

— Со своими ребятами ты уже говорил? - поинтересовался Костя.

— Только с некоторыми - с самыми близкими друзьями.

— Люди надежные?

— Еще бы, - сказал я. - Но погоди, ты мне так и не ответил…