Блатной (Автобиографический роман)

— Почему? — спросил я. — Что еще случилось?

Она молча пожала плечами и подняла ко мне покрасневшие, запухшие глаза:

— Что ты натворил?

— Не знаю, — протянул я озадаченно. — А в бумаге разве не сказано?

— Нет. Велено отправить — и все.

— Когда же?

— Завтра, — сказала она. — Ничего не поделаешь — надо.

— Ну, тогда я пойду, — сказал я и поднялся, направляясь к дверям. — Надо приготовиться, вещички подсобрать…

— И попрощаться кое с кем, — добавила она, поджимая губы. — Так, что ли? У тебя ведь здесь много подружек.

— Какие еще подружки? — досадливо отмахнулся я. — Брось, не занудствуй.

— Знаю, — сказала она, — все знаю! Знаю, где ты эту ночь провел.

— Так а что я мог сделать? — возразил я устало. — Я ведь не сам в тот барак приплелся, так получилось…

— Эх, ты, — сказала она со вздохом. — И за что я тебя, кобеля, люблю? Вот знаю, какой ты, а все равно расставаться жалко! Ну хорошо, — она склонилась к столу, зашуршала бумагами. — Иди! Вечером увидимся.

45

Прощание с Колымой

Я провел весь этот день в сборах и прощаниях… Навестил Музу, заглянул к рыжеволосой лесбияночке, побывал еще в некоторых местах. И уже под самый вечер увиделся с Аленой.

Я сидел на том же месте, что и давеча ночью, — у стола, в самом центре барака. И опять вокруг теснились воровки. И снова надрывалась гитара. После недавнего публичного сеанса я чувствовал себя поначалу неловко и как-то скованно… Но потом разошелся, освоился.

— Угоняют, значит, — вздохнула Алена, — жаль. Только я во вкус вошла. Да и вообще…

Сейчас же Сатана (она помещалась на этот раз здесь же, у края стола) проговорила, сильно рванув струны:

— Эх, жизнь наша проклятая!

— Да, не везет, — мигнула ей Алена. — Вроде бы и карта выпала, а фарту все одно нет.

— Вы что же, негодницы, — спросил я, — опять меня тут в картишки разыгрывали?

— Опять, — усмехнулась Алена, — опять, лапочка.

— Ну, и кому же досталось?…

— А вот ей, — она кивнула в сторону Сатаны. — Ее была очередь.

— Была да сплыла, — отозвалась Сатана уныло. И тут же подалась ко мне, уставилась дымными, дышащими зрачками. — Не вышло у нас с тобой… Обидно. Уж я бы постаралась! Все бы соки из тебя выпила!

Рослая, грудастая, с широкими боками, она сидела, закинув ногу на ногу, положив на колено гитару. Левая бровь Сатаны была заломлена, в углу рта тлела папироска.

— Все бы соки, — повторила она, — да… это уж точно! От Алены ты как-то еще уполз, а от меня так просто не ушел бы, не-ет, не ушел.

— Живым бы не выпустила? — прищурилась Алена.

И мгновенно среди толпящихся вокруг женщин возникло шумное оживление. Кто-то выкрикнул, давясь от смеха:

— Сатана — деловая баба. Сурьсзная. Чуть что не так, утюг в руки и по кумполу…

— Бросьте, дуры, болтать, — ленивым низким голосом отозвалась Сатана. — Ну, чего, кобылищи, ржете! При чем тут утюг?

— То есть как при чем? — захлебывались в толпе. — Первый срок-то ты из-за чего получила?

Я заинтересовался подробностями. И узнал их вскоре. Сатана сама рассказала мне обо всем. История ее была такова: когда-то, лет пять назад (звали ее тогда более скромно — Наташей), она жила во Владимире, имела семью и, мечтая об артистической карьере, посещала местное музыкальное училище. Семья у нее была небольшая: только она да муж ее, Николай Дормидонтович. Он работал на железной дороге, был старшим вагонным мастером и частенько по долгу службы отсутствовал ночами — уходил в депо на дежурство.

Как и большинство семей, Наташа с мужем ютились в коммунальной квартире. Огромная эта квартира была набита битком. Здесь в восьми комнатах жило в общей сложности человек тридцать; люди многодетные, усталые, обремененные хлопотами и заботами. Во всем этом сонмище была лишь одна молодая вдовушка (Сатана иначе не называла ее, как шалавой и сучкой), которая никакой семьи не имела, забот не знала и проживала в веселом одиночестве в самом конце коридора. Из-за нее-то, из-за этой шалавы, все и произошло.

Наташа давно уже замечала, что вдовушка вьется вокруг Николая, норовит попасться ему на глаза в коридоре или на кухне — мелко хихикает, крутит по-сучьи подолом. Замечала, но не придавала этому значения… Но вот однажды муж ее собрался, как обычно, на ночное дежурство. Надел шинель, взял узелок с харчами и, попрощавшись с Наташей на пороге, ушел, А среди ночи она была разбужена странным шумом. Кто-то возился возле двери. Затем она растворилась, и в комнату вошел Николай. Он был мертвецки пьян и к тому же в одном исподнем белье!

Скребя ногтями волосатую грудь, что-то невнятно мыча и поддергивая сползающие подштанники, он приблизился к кровати, покачался над ней и рухнул ничком. И почти мгновенно заснул.