Блажен, кто смолоду был молод

Экзамен по физике принимал учитель из другой школы. Сдавали хорошо. Больной физик пришел на экзамен, через несколько дней подал записку: ученики не знали то-то и то-то, например, не знали основных физических законов, не знали строения атома и т. п… Директор положил записку туда же. Физика положили в больницу для нервнобольных. Говорили, что дома у него обнаружили какую-то порнографию, что физик жаловался на то, что его преследует НКВД. Из больницы его выписали, он ходил по улицам в замызганном кителе, глядя в землю перед собой.

— Можем гордиться, — шутили ребята, — целый год учились у сумасшедшего физика.

Выпускники брали не только зубрежкой. В ход шли подсказки, шпаргалки, помеченные билеты и новаторские приемы. Например, Зунька застрял на вопросе «Герцен о «Мертвых душах». Не зная, что сказал Герцен, придумал свою версию: «Мертвые души» – это каталог несовершенств». Фатя поставила ему пять. Колесов применил его метод в ответе на вопрос «Чехов в оценке Горького». Прошло. В математике освоили идею всё того же новатора Зуньки: переформулировать условие задачи под правильный ответ.

Гуревич ничего не знал по геометрии, просил Леву-«геолога» подметить ему билет. Тот потом сказал, что у него на экзамене карандаш сломался. Вчера встретились на Суворовском. Гуревич помолчал, потом все-таки высказался, негромко, с ненавистью глядя на Леву: «За такое дело ребята морду бьют, только мне рук марать не хочется. Ты, Лева, подлец, сволочь…» У Левы покраснели щеки, но он, не смущаясь, стал оправдываться. Гуревич молча отошел, не прощаясь. Уже на следующий день они оставались лучшими друзьями.

Сочинение по литературе Колесов писал по правилам Фати: как можно проще и без «трескучих фраз». Получил пять. Светила золотая медаль.

После очередного экзамена он шел вместе с Зиновием. Вспоминали о недавних поездках в вузы. Зиновий подбил его съездить на день открытых дверей в университет, на китайское отделение. Ездили в инъяз.

Ну как, Зунька, на китайское пойдешь? Я вот тоже думаю, может быть, туда подамся, но – трудно вообще-то.

— Не примут меня, — мрачно сказал он.

— Не примут? Там же расширяется факультет, конкурса, наверное, не будет…

— Да нет, из-за национальности не примут, — также коротко и нехотя ответил он.

Колесов замолчал. Слышал об этом от «академика», но не поверил. Начал было осторожно говорить, что едва ли такое может быть…

Школа закончена. Стояли хорошие солнечные дни. Выпускники сидели во дворе школы, ждали сведений из гороно. К школе подошел прихрамывающий «Ваня». Подбежали к нему, он бодро и довольно сказал: «Пять медалей, одна золотая и четыре серебряных, вот тут они (похлопал по портфелю). Медали не получил, тут на всех аттестаты». Золотую медаль получил комсорг Рэд, серебряные – «академик» Володя, «геолог» Лева, Рем Тусеев и Колесов. Последнему в гороно не утвердили пятерку по литературе.

— Игорь, тебе не утвердили в гороно, — сказали подошедшему Игорю. Четверка по литературе вкупе с четверками по другим предметам лишали его медали. Игорь хмуро молчал.

«Биолог» Юра медаль не получил и не огорчился.

После торжественного собрания в честь окончания школы отправились на банкет в квартире «геолога» Левы. Колесов живет в соседней квартире.

Директор «Ваня» произнес первый тост с концовкой «за Сталина!» Поначалу пили с тостами – для приличия, потом пошло бойчее. Вскоре все смешалось, сместилось с обычных мест. Стало хорошо. Напротив Рем, на вопрос: «Ну как?» отвечает бодро:

— Да ничего, только весело очень!

— Валька, — говорил пьяно Игорь, оживленно жестикулируя, — сейчас пойдем в шалман, возьмем по сто грамм, и все будет хорошо!

Он пытался возражать, но Игорь настаивал:

— Ну тебе что? Денег жалко? Вот они деньги, тьфу!

«Артист» Валера, уже сильно «под мухой», поднял его:

— Идем.

Валера, хватаясь за стулья, пошел, они за ним.

На площадке Колесов встретил мать.

— Ой да ты пьяный, куда же ты ищешь? — смеялась она.

— Ну какой там пьяный, смотри.

И он быстро спустился и поднялся от площадки до площадки.

Пошли в пивную напротив дома. В пивную он вошел абсолютно твердым шагом, заказал, заплатил. Валера уже очень сильно шатался.

— Куда же вы даете ему, пьяному-то? — кричала продавщица.

Выпили, пошли обратно в дом. Колесов осторожно вдоль стенки прошел в комнату. С этого момента перестал кое-что помнить, в памяти остались отрывки, как смутный сон. Объяснял Фате, что непременно будет певцом…

— Так вы поете? — спросил кто-то, — так спойте что-нибудь.

Он встал и запел серенаду Мефистофеля. Затем очутился на коленях у Зиновия:

— Зунька, ты Мефистофель!

— Ну, ну, дальше что? — улыбался он.

— Мефистофель 20-го века, это ведь смешно, глупо даже!.. Послушай, Зунька, ты меня презираешь.

— Почему ты так думаешь?

— Помнишь, в школе, ты стоял в группе ребят, я шел мимо, как раз тогда еще о медалях сказали, ты посмотрел на меня… ну, как на смотрят на ничтожную самодовольную посредственность.

— Валька, — сказал он, сжимая мне руку, — из всех, кто получил медали, я аплодировал только тебе, Рэду и Левке!